Алексей Толстой

«А. Толстой завершает собой вереницу наших усадебных классиков. Правда, он относится к ним, как, например, велосипед к дилижансу, но едет он по той же дороге. Его творчество подвижнее, ловчее, бойче, его синтаксис эластичнее, его эпитеты громче, но не только герои, не только сюжеты, а самые приемы письма у него в большинстве его книг — дворянские, почти гончаровские, особенно в его лучших, наиболее типических книгах: в сборнике рассказов «Под старыми липами», в «Детстве Никиты» и в романе «Хождение по мукам».

Нет свойственной современным писателям дерганой, неврастеничной композиции, с перебоями, сдвигами плоскостей, ежеминутными сюрпризами и словесными выстрелами. Повествование плавное, как Волга в Симбирске…

Ни у кого из наших беллетристов нет такого инстинктивного чутья русской речи. Всеми ее оттенками А. Толстой пользуется, как старинные русские люди, т. е. почти не замечая своего мастерства…

Если бы он родился лет за 70 до нашего времени, из него вышел бы осанистый матерый писатель гончаровско-тургеневской школы. 70 лет назад в качестве органического представителя еще не окончательно раздребезженной дворянской Среды он обладал бы немалым комплексом устойчивых идей; но он возник в начале 20 века, когда дворянство со всеми своими Никитами, жеребцами и елками рассыпалось у него на глазах, и от прошлого ему осталась лишь осанка…»

Под распылением Чуковский имел в виду, скорее всего, пьесу «Бунт машин», написанную Толстым по мотивам пьесы Чапека «R.U.R.», историю в биографии Алексея Толстого и в самом деле довольно странную: зачем человеку, у которого творческой энергии хватало на десятерых, было браться за чужой текст и приспосабливать его к нуждам советского театра?

Вс. Ревич, на которого я ссылался в одной из предыдущих глав, предполагает, и скорее всего небезосновательно, что Толстым в данном случае двигала инерция «Аэлиты».

«Может быть, загадочные и на первый взгляд бессмысленные действия Толстого, который после «Аэлиты» ни с того, ни с сего взялся переписывать знаменитую пьесу Чапека о роботах «RUR» и издал ее под названием «Бунт машин», принципиально ничего не изменив, объясняются тем, что в 1924 году писатель еще чувствовал инстинктивный страх перед сотнями тысяч марширующих под красными флагами серийных гусевых. Позже он и сам влился в их ряды. Но интуиция Толстого позволила ему угадать — во многом именно эти шелапутные, безответственные парни сделали революцию. Результаты их самоотверженных усилий мы расхлебываем уже семьдесят пять лет»^{525}.

Но это взгляд нашего современника. Тогда же пьеса навлекла на Толстого одни неприятности. Находившийся в Италии Горький был возмущен действиями своего недавнего товарища по эмигрантскому несчастью.

«С его (Чапека. — А. В.) пьесой «RUR» случилось, на мой взгляд, — нечто нехорошее и, пожалуй, небывалое в русской литературе. Посылаю Вам пьесу Алексея Толстого «Бунт машин». Хотя Толстой и не скрывает, что он взял тему Чапека, но он взял больше чем тему, — Вы убедитесь в этом, прочитав пьесу. Есть прямые заимствования из текста Чапека, а это называется словом, не лестным для Толстого, и весьма компрометирует русскую литературу. Лично я очень смущен и возмущен»^{526}, — писал он одному из своих многочисленных корреспондентов.

Чуковскому пьеса первоначально понравилась: «Читал мне отрывки своей пьесы «Бунт машин». Мне очень понравилось. Обыватель — страшно смешное, живое, современное лицо, очень русское. И, конечно, как всегда у Толстого, милейший дурак. Толстому очень ценно показать, как великие события, изображенные в пьесе, отражаются в мозгу у дурака. Дурак — это лакмусовая бумажка, которой он пробует все. Даже на Марс отправил идиота»^{527}.

Но когда он увидел театральную постановку, его мнение переменилось:

«5 мая 1924 года. «Бунт машин». Был два раза, и оба раза ушел с середины — нет сил досидеть до конца. Второй раз в зале оказался Алексей Николаевич Толстой с Айседорой Дункан. Монахов заприметил их и сказал публике:

— Здесь находится по контрмарке зайцем один человек, Алексей Николаевич Толстой, автор этой пьесы. Советую вам аплодировать!

Все зааплодировали.

— Не так! — сказал Монахов. — Нужно организованнее!

Театр зааплодировал в такт. Но это были аплодисменты авансом. А когда кончился 1-й акт, ни одного хлопка»^{528}.

Летом 1924 года Толстого привлекли к суду. Журнал «Новый зритель» писал 15 июля 1924 года: «31 июня в Народном суде разбиралось дело о переделке А. Н. Толстым пьесы Карела Чапека «РУР». Переводчик «РУРа» Кролль передал в прошлом году А. Толстому перевод пьесы для проредактирования. Согласно договора, Толстой, в случае постановки «РУР» в театре, должен был уплатить Кроллю половину авторского гонорара. Кролль полагает, что «Бунт машин» Толстого является переделкой его перевода, и требует от Толстого авторские (согласно их договора)»^{529}.