Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

“Триста лет тому назад ветер вольно гулял по лесам и степным равнинам, по огромному кладбищу, называвшемуся Русской землей. Там были обгоревшие стены городов, пепел на местах селений, кресты и кости у заросших травою дорог, стаи воронов да волчий вой по ночам. Кое-где еще по лесным тропам пробирались последние шайки шишей, давно уже пропивших награбленные за десять лет боярские шубы, драгоценные чаши, жемчужные оклады с икон. Теперь все было выграблено, вычищено на Руси. Шиши да казаки в драных зипунах рыскали за последней добычей.

Опустошена и безлюдна была Россия. Даже крымские татары не выбегали больше на Дикую степь, – грабить было нечего. За десять лет Великой Смуты самозванцы, воры, казаки и польские наездники прошли саблей и огнем из края в край всю Русскую землю. Был страшный голод, – люди ели конский навоз и солонину из человеческого мяса. Ходила черная язва. Остатки народа разбредались за литовский рубеж, на север к Белому морю, на Урал к Строгановым, в Сибирь. В эти тяжкие дни к обугленным стенам Москвы, начисто разоренной и выпустошенной и с великими трудами очищенной от воров, к огромному этому пепелищу везли на санях по грязной мартовской дороге испуганного мальчика, Михаила Романова, выбранного, по совету патриарха, обнищалыми боярами, бесторжными торговыми гостями и суровыми северных и приволжских земель мужиками в цари московские. Новый царь умел только плакать и молиться. И он молился и плакал, в страхе и унынии глядя в окно возка на оборванные, одичавшие толпы русских людей, вышедших встречать его за московские заставы. Не было большой веры в нового царя у русских людей. Но жить было надо. Начали кое-как жить. Призаняли денег у купцов Строгановых. Горожане стали обстраиваться, мужики – запахивать пустую землю. Стали высылать конных и пеших добрых людей бить воров по дорогам. Жили бедно, сурово. Кланялись низко и Крыму, и Литве, и шведам. Берегли веру. Знали, что есть одна только сила – хоть и вороватый временами, но крепкий, расторопный, легкий народ. Надеялись перетерпеть, и перетерпели. И снова начали заселяться пустоши, поросшие бурьяном…”

Иван Ильич захлопнул книгу:

– Ты видишь… И теперь не пропадем… Великая Россия пропала! А вот внуки этих самых драных мужиков, которые с кольями ходили выручать Москву, – разбили Карла Двенадцатого, загнали татар за Перекоп, Литву прибрали к рукам и похаживали в лапотках уже по берегу Тихого океана… Уезд от нас останется, – и оттуда пойдет русская земля…»

Это мог написать только подлинный патриот, человек, который был плоть от плоти русским, который с молоком матери впитал русский дух, подаренный ему заволжскими просторами, выросший на великой и могучей реке Волге, сила которой, неизмеримая сила, питает с самых ранних лет тех, кто прикоснется к ней, и, как советовала в великолепной песне Людмила Зыкина, «когда придешь домой в конце пути, свои ладони в Волгу опусти».

И другая любовь?

Видимо, крепко унаследовал Алексей Толстой от отца страсть к настойчивой борьбе за достижение цели и постепенное охлаждение к достигнутому. Как он добивался руки Юлии Рожанской! Добился – и все, уже через несколько дней почувствовал сомнения. Вспомним надпись на книжке… С еще бо́льшим трудом боролся за Софью Дымшиц. Добился. Снова появились сомнения, но они долгое время не оказывали влияния на его семейную жизнь. Затерялись где-то в закромах памяти.

О том, какими были отношения Алексея Толстого с Софьей через несколько лет совместной жизни, рассказала писательница Рашель Мироновна Хин-Гольдовская, хозяйка московского литературного салона, который часто посещала чета Толстых: