Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

Следующее письмо было уже из Лондона. Письма словно дневники, словно своеобразный отчет о командировке. Толстой скучал и, оставаясь в свободные минуты наедине с чистым листом бумаги, словно бы прикасался к своей любимой. Командировка была очень насыщенной. Англичане хотели создать видимость того, что по-настоящему ведут войну, в то время как по-настоящему воевала только Россия. Толстой работал не покладая рук, что видно из писем. Наталья Васильевна становилась его помощницей в творчестве, в общении с печатными изданиями – газетами, журналами – и с издателями. Он писал:

«…встаем в 7 с четвертью, в 8 часов утра уезжаем на заводы, на верфи, в армию. Напечатаны ли мои две статейки? В субботу посылаю третью. И по приезде придется писать очень много. По некоторым номерам русских газет, дошедших сюда, видно, что в России не понимают значения нашей поездки. Здесь, в Англии, это – событие огромной важности: никогда, никого, никакой нации представителей в Лондоне так не принимали. Англичане страшно заинтересованы Россией и считают, что дружба с нами должна быть началом новой исторической эры».

Лондон во время Первой мировой войны

Поездки не были безопасными. Фронт есть фронт. Пули и снаряды не выбирают, они поражают в равной степени и тех, кто сражается на передовой, и тех, кто приезжает, так сказать, на экскурсию, чтобы понаблюдать за боевыми действиями. Работа военного корреспондента дома, в России, – это одно. Экскурсии на фронт в Англии – совсем другое.

11 марта Алексей Толстой сообщил: «Вчера были на позициях, в обстреливаемом и совсем разрушенном городке. Сегодня ездили в Кале, завтра отправляемся вдвоем с Набоковым в траншеи, вплоть к самым немцам». А 12 марта прибавил: «…были в 25-ти саженях от немцев, и едва Набокова и меня не убили. Бросали гранаты, и две из них разорвались в нескольких шагах, так что обдало землей и дымом. Пришлось около часу идти по траншеям, под обстрелом».

Немцы постоянно атаковали английские корабли. 16 марта Толстой рассказал, что, когда возвращались в Лондон через Ла-Манш, «пароход наш конвоировали миноносцы и воздушные корабли, потому что теперь чуть ли не каждый день немцы взрывают минами корабли. При выезде из гавани всем обязательно велят надеть пробковые пояса».

Но Алексей рвался домой, в Россию, не потому что в Англии подстерегали опасности – они были не меньшими и во время командировок в действующую армию от российских печатных изданий. Он рвался к любимой. Это было время необыкновенного взлета чувств, необыкновенного единения их любящих сердец.

И вот, наконец, командировка в Англию подошла к концу. Наталья Васильевна вспоминала:

«18 марта Толстой вернулся в Россию. Я ездила встречать его в Петроград. Оттуда вместе возвратились на Молчановку. Впечатления о поездке в Англию печатались в “Русских ведомостях”, а позднее были изданы отдельной книгой».

Все эти события откладываются в сознании с такой силой, что через годы выплескиваются на бумагу в виде романа «Хождение по мукам».

И радость, и беда

1917 год в семье Толстых начался с ожидания события радостного. Наталья Васильевна ждала ребенка. Истекали последние месяцы. Рождение его предполагалось в конце февраля – начале марта.

В начале года еще далеко не все предчувствовали, что истекают последние дни существования самодержавной государственной власти, а следовательно, и последние дни пока еще поддерживаемого этой властью порядка, поскольку не изъят еще был из среды, говоря языком церковным, удерживающий в лице русского царя.

Ничто не предвещало беды. Еще в середине декабря 1916 года Алексей Толстой был направлен в Минск по вызову председателя комитета Западного фронта при Всероссийском земском союзе Василия Васильевича Вырубова, который заведовал земскими делами при Ставке главнокомандующего Западным фронтом генерала Алексеева.

Наталье Васильевне Алексей Николаевич писал: «Сегодня выяснилось, моя должность будет состоять в следующем. В Земгоре работает 19 дружин, то есть приблизительно 50 тысяч человек, и Земский союз хочет обставить условия жизни рабочих наилучшим образом, чтобы дружины имели бани, прачечные, помещения с достаточным количеством воздуха. Инженеры, начальники дружин пренебрегают многими необходимыми удобствами для рабочих, и моя обязанность будет ревизовать дружины, улучшать условия жизни рабочих. Завтра еду знакомиться с первым учреждением под Минском».

Вот так. Никто даже представить себе не мог, что все эти задачи уже практически невыполнимы. Но все работали или по крайней мере изображали бурную деятельность, о чем упоминал в письме Толстой, сообщая, что «все здесь заняты по горло, говорят о делах, строят проекты, разъезжают, а по вечерам, часов до трех, пьют глинтвейн, который называется “горячее довольство”, и ведут холостые разговоры».