Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

В окно машины просунулась голова:

– Турманов купите, барин!

– Давай.

– Парочку?

– Всех давай, – сказал Толстой, и клетка с дюжиной белых голубей на ходу была вдвинута в машину, загородила сидящих в ней, но никого не удивила – в этот день все удивительное казалось естественным.

У родителей на Хлебном был радостный переполох встречи: возгласы, поцелуи, расспросы, объятия, и надо всем этим метались по комнате обезумевшие голуби, выпущенные из клетки, стукались о потолок, о мебель, бились в стекла, садились на плечи, на стол, оставляли следы на скатерти.

– Ничего, – говорила мама, одновременно и смеясь, и вытирая слезы, – это к счастью.

И все мы в это верили».

И они соединили свои судьбы. После возвращения Алексея Толстого из очередной командировки поселились в Москве на улице Малая Молчановка, 8, в знаменитом доме со львами.

Первый вопрос: как все прошло с мужем? Каким образом убедила его в необходимости развода?

Рассказывала долго, с трудом. Мало приятного вспоминать подобные эпизоды. Толстой слушал с жадностью. Нет, не из любопытства. Такие эпизоды для писателя просто кладезь. Где, каким образом можно узнать такое? А придумать? Придумать не получится. Сложно придумать.

И вот спустя годы тот рассказ Толстой вставил в свой роман «Хождение по мукам». Первая часть трилогии – «Сестры». Именно так – в этом признавался сам.

Объяснения Кати с мужем… ведь именно с Натальи Васильевны он писал Катю.

Подъезд Дома со львами. Современный вид

«Николай Иванович говорил возбужденным и бархатным голосом, глаза его стали круглыми, нож полосовал воздух. Екатерина Дмитриевна стояла около, держась за спинку кресла. Когда он выговорился и опять принялся разрезать журнал, – она подошла и положила ему руку на волосы:

– Коленька, тебе будет очень больно то, что я скажу. Я хотела скрыть, но вышло так, что нужно сказать…

Николай Иванович освободил голову от ее руки и внимательно вгляделся:

– Да, я слушаю, Катя.

– Помнишь, мы как-то с тобой повздорили, и я тебе сказала со зла, чтобы ты не был очень спокоен на мой счет… А потом отрицала это…

– Да, помню. – Он положил книгу и совсем повернулся в кресле. Глаза его, встретясь с простым и спокойным взором Кати, забегали от испуга.

– Так вот… Я тебе тогда солгала… Я была тебе неверна…

Он жалобно сморщился, стараясь улыбнуться. У него пересохло во рту. Когда молчать уже дольше было нельзя, он проговорил глухо:

– Ты хорошо сделала, что сказала… Спасибо, Катя…»

Толстой говорил, что выдумывать ничего надобности не было – сцена описана почти точно.

«В дверях, из-за портьеры, боком, появлялся Николай Иванович. Руки его были спрятаны за спиной.

– Бессонов? – спросил он, с улыбкой покачивая головой.

И продвинулся в столовую.

Екатерина Дмитриевна не ответила. На щеках ее выступили пятна, глаза высохли. Она стиснула рот.

– Ты, кажется, думаешь, Катя, что наш разговор окончен. Напрасно.

<…>

Николай Иванович побагровел, но сейчас же в глазах мелькнуло прежнее выражение – веселенького сумасшествия.

– Вот в чем дело, Катя… Я сейчас сидел там, где ты меня оставила, и, в сущности говоря, за несколько минут пережил то, что трудно вообще переживаемо… Я пришел к выводу, что мне нужно тебя убить… Да, да.

<…>

У Екатерины Дмитриевны презрительно задрожали губы:

– У тебя истерика… Тебе нужно принять валерьянку, Николай Иванович…

– Нет, Катя, на этот раз – не истерика…

– Тогда делай то, за чем пришел, – крикнула она… и подошла к Николаю Ивановичу вплоть. – Ну, делай. В лицо тебе говорю – я тебя не люблю.

Он попятился, положил на скатерть вытащенный из-за спины маленький, “дамский” револьвер, запустил концы пальцев в рот, укусил их, повернулся и пошел к двери. Катя глядела ему вслед. Не оборачиваясь, он проговорил:

– Мне больно… Мне больно…

Тогда она кинулась к нему, схватила его за плечи, повернула к себе его лицо:

– Врешь… Ведь врешь… Ведь ты и сейчас врешь.

– Вот, Дашенька, – сцена из третьего акта, с выстрелом…»

Сцена, описанная в романе, по признанию Натальи Васильевны, описана почти точно, лишь с некоторыми необходимыми литературно-художественными домыслами.

«Разговор с мужем был долгий, говорили оба тихо и горестно, старались быть честными, не щадили друг друга, и все же у обоих осталось такое чувство, что ничего этим разговором не достигнуто, и не понято, и не спаяно.

Николай Иванович, оставшись один, до рассвета сидел у стола и вздыхал. За эти часы, как впоследствии узнала Катя, он продумал и пересмотрел всю свою жизнь. Результатом было огромное письмо жене, которое кончалось так: “Да, Катя, мы все в нравственном тупике. За последние пять лет у меня не было ни одного сильного чувства, ни одного крупного движения. Даже любовь к тебе и женитьба прошли точно впопыхах. Существование – мелкое, полуистерическое; под непрерывным наркозом. Выходов два – или покончить с собой, или разорвать эту лежащую на моих мыслях, на чувствах, на моем сознании душевную пелену. Ни того, ни другого сделать я не в состоянии…”»

Зачастую именно благодаря художественным произведениям мы получаем возможность узнать о жизни писателей.