Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

– Ну я уж не знаю в какой; главное то, что пустые карманы я совершенно ненавижу, поехать куда-нибудь в город, смотреть на витрины без возможности купить что-нибудь – истинное мучение для меня; покупать я люблю даже всякую совсем ненужную ерунду до страсти! Кроме того, ведь нас пять человек, считая эту эстонку при детях. Вот и надо постоянно ловчиться…»

Нехватка денег была локомотивом творчества. Бунин привел характерную фразу Толстого: «А, будь я очень богат, было бы чертовски скучно…»

Любовь к достатку у Толстого была всегда.

Бунин вспоминал, что, едва появлялись деньги, он тут же тратил их вчистую:

«– Я не дурак, – говорил он мне, смеясь, – тотчас накупил себе белья, ботинок, у меня их целых шесть пар и все лучшей марки и на великолепных колодках, заказал три пиджачных костюма, смокинг, два пальто… Шляпы у меня тоже превосходные, на все сезоны…»

Толстой, не стесняясь, пользовался наивностью некоторых финансовых воротил, не разобравшихся в том, что происходит в России. Иван Алексеевич Бунин рассказал:

«В надежде на падение большевиков некоторые парижские русские богатые люди и банки покупали в первые годы эмиграции разные имущества эмигрантов, оставшиеся в России, и Толстой продал за восемнадцать тысяч франков свое несуществующее в России имение, выпучивал глаза, рассказывая мне об этом:

– Понимаете, какая дурацкая история вышла: я все им изложил честь честью, и сколько десятин, и сколько пахотной земли и всяких угодий, как вдруг спрашивают: а где же находится это имение? Я было заметался, как сукин сын, не зная, как соврать, да, к счастью, вспомнил комедию “Каширская старина” и быстро говорю: в Каширском уезде, при деревне Порточки… И, слава Богу, продал!»

Можно бы упрекнуть Толстого в бесчестности, но ведь он обманул дельцов, которые хотели нажиться на бедах покинувших Россию людей. Покупали-то имения за бесценок, что столь же бесчестно. Ну а воздух продать и совсем за бесценок можно.

«Жили мы с Толстыми в Париже особенно дружно, – вспоминал Бунин, – встречались с ними часто, то бывали они в гостях у наших общих друзей и знакомых, то Толстой приходил к нам с Наташей, то присылал нам записочки в таком, например, роде:

“У нас нынче буйабез (рыбное блюдо. – Н.Ш.) от Прюнье и такое пуи (напиток. – Н.Ш.), какого никто и никогда не пивал, четыре сорта сыру, котлеты от Потэн, и мы с Наташей боимся, что никто не придет. Умоляю – быть в семь с половиной!”»

А. М. Горький, А. Н. Толстой и другие в эмиграции

Записочки подчас были шутливыми… «Может быть… зайдете к нам вечерком – выпить стакан доброго вина и полюбоваться огнями этого чудного города, который так далеко виден с нашего шестого этажа. Мы с Наташей к вашему приходу оклеим прихожую новыми обоями…»

То есть решение о возвращении в Россию постепенно зрело у Толстого вовсе не из-за материальных трудностей. Ему было душно за границей, душно без русских просторов, без неповторимого, всецело понятного только русскому человеку ощущения Родины. Алексей Толстой вообще был весьма и весьма своеобразным человеком.

В очерке «Третий Толстой» Бунин писал о нем так:

«В эмиграции, говоря о нем, часто называли его то пренебрежительно, Алешкой, то снисходительно и ласково, Алешей, и почти все забавлялись им: он был веселый, интересный собеседник, отличный рассказчик, прекрасный чтец своих произведений, восхитительный в своей откровенности циник; был наделен немалым и очень зорким умом, хотя любил прикидываться дураковатым и беспечным шалопаем, был ловкий рвач, но и щедрый мот, владел богатым русским языком, все русское знал и чувствовал, как очень немногие… Вел он себя в эмиграции нередко и впрямь “Алешкой”, хулиганом, был частым гостем у богатых людей, которых за глаза называл сволочью, и все знали это и все-таки прощали ему: что ж, мол, взять с Алешки! По наружности он был породист, рослый, плотный, бритое полное лицо его было женственно, пенсне при слегка откинутой голове весьма помогало ему иметь в случаях надобности высокомерное выражение; одет и обут он был всегда дорого и добротно, ходил носками внутрь, – признак натуры упорной, настойчивой, – постоянно играл какую-нибудь роль, говорил на множество ладов, все меняя выражение лица, то бормотал, то кричал тонким бабьим голосом, иногда, в каком-нибудь “салоне”, сюсюкал, как великосветский фат, хохотал чаще всего как-то неожиданно, удивленно, выпучивая глаза и давясь, крякал, ел и пил много и жадно, в гостях напивался и объедался, по его собственному выражению, до безобразия, но проснувшись, на другой день, тотчас обматывал голову мокрым полотенцем и садился за работу: работник был он первоклассный».

Только «работник первоклассный» мог создать за короткий срок столько произведений. Первая книга романа «Хождение по мукам», фантастический роман «Аэлита», работал над романом «Гиперболоид инженера Гарина», повесть «Детство Никиты» и многие другие произведения.

И все-таки материальное положение не удовлетворяло. Толстой, по словам Бунина, все чаще ворчал: