А в целом русская эмиграция, по словам Алексея Толстого: «…самое бесполезное, что можно было придумать, – и этому немало дивились французы, – сидеть у стола под газовым рожком и ночь напролет бродить по психологическим дебрям… Если взять, например, резиновый шар, наполненный воздухом, и поместить его в безвоздушное пространство, он начнет раздуваться, покуда не лопнет. Русских беженцев распирала сложность собственной личности. Для ее ничем не стесняемого расцвета Россия когда-то была удобнейшим местом. Неожиданно поставленная вне закона, она с угрозами и жалобами помчалась через фронты гражданской войны. Она докатилась до Парижа, где попала в разреженную атмосферу, так как здесь никому не была нужна. Иной из беженцев помирился бы даже с имущественными потерями, но никак не с тем, что из жизни может быть вышвырнуто его “я”. Если нет меня, то что же есть? Если я страдаю – значит нужно изменить окружающее, чтобы я не страдал. Я – русский, я люблю мою Россию, то есть люблю себя в окружении вещей и людей, каким я был в России. Если этого нет или этого не вернут, то такая Россия мне не нужна».
Про эту повесть на Западе, в стане нелюдей, говорили, что она написана с советских позиций. Уточним: она написана с позиций правды. И автор завершает ее с убежденностью в правоте дела большевиков…
«В Советской России революция продолжала победоносно разворачиваться, опрокидывая все планы версальских мудрецов и надежды эмигрантских комитетов. В Лондоне и Париже с золотых перьев слетали новые ядовитые капли, вызывая новые волны исторических событий. Так, на гребне одной из волн поднялся было над рубежом Советской России всадник в польской конфедератке и занес уже саблю для удара, но ответная волна гневно опрокинула это жалкое подобие воина».
День писательской жены
В эмиграции Наталье Васильевне приходилось порой зарабатывать на жизнь семьи. Не всегда приносило необходимые средства писательское творчество Алексея Толстого.
В Советском Союзе материальных проблем не было. Алексея Николаевича печатали много, и гонорары были большими. Но появилось у жены много других забот. Она, можно сказать, стала литературным секретарем.
Она забывала себя, почти перестала писать стихи. Помнила только о нем, обеспечивала его творчество, его литературный рост. Она исполняла то, что действительно нужно, она исполняла и любые желания и даже прихоти.
Портрет А. Н. Толстого. Художник П. П. Кончаловский
Вот только один день в ее воспоминаниях:
«В этот день я выехала из Детского Села (ныне Пушкин, до 1918 года – Царское Село, с 1918 по 1937 год – Детское Село. –
Нагруженная сумками и бесконечными поручениями, я примостилась у окна и принялась перечитывать свой блокнот. В блокноте стояло:
“1) В Госиздат (аванс у Чагина).
2) В “Советский писатель” (к Зое Никитиной).
1 Изящная словесность (франц.).
3) Фининспектор.
4) Вино.
5) Миноги (
6) Мите резинки.
7) Юлии – штопка.
8) Сухая горчица (
Алеше:
9) Лента для машины.
10) Взять из починки трубку.
11) Табак.
12) Обратный поезд – 5 ч. 30 м.”».
И все это одной, и все это в один день. И каждый пункт не просто пункт. Это задачи, которые надо решить. Причем и задачи важные, и в общем-то необязательные. Но даже сущие, как казалось бы, пустяки не упускала из виду Наталья Васильевна, потому что понимала, что успешная работа мужа зависела даже от пустяков. Вот, к примеру, трубка и табак! Пустяк. Но Толстой привык работать именно покуривая. А работал он не покладая рук и был совершенно уверен, что она, его Тусенька, выполнит все поручения в точности, чего бы ей этого не стоило.
А она отметила:
«Самое неприятное в этом списке было – фининспектор. Самое тяжелое – вино. Самое трудное – миноги. Самое фантастическое – обратный поезд в 5 часов 8 минут».
По существу, важное-то только фининспектор. А миноги, конечно, блажь, но эта блажь завязана на приглашение гостей, как она говорила, на «великое шумство».
И она не могла не успеть. Ведь придут гости, а миног нет.
Но зачем миноги? Она вспоминала:
«Еще накануне вечером Алеша просил:
– Ты уж завтра как-нибудь постарайся, Наташа. Понимаешь, чтобы все ладненько было, – он делал неопределенно-округляющие движения обеими руками, – ну, одним словом, так, как ты умеешь. Главное, студень и миноги.
– Миног нет нигде, – сказала я.
– Катастрофа!! Я Лаврушку звал на миноги…
На лице его было отчаянье.
– Я постараюсь. Поищу.
– Буба, – сказал он с предельной нежностью в голосе, – на Фонтанке есть живорыбные садки. Там, наверное, есть миноги. Убежден, что есть.
– Зайду».
И она взялась за это странное поручение, потому что очень хотела, чтобы ее Алешенька не нервничал, не переживал, чтобы он спокойно работал, и ради этой спокойной работы обеспечивала все, вплоть до «шумства».
В воспоминаниях рассказала далее: