Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

«Чуткая и самоотверженная Елизавета Морицовна с болью следила за тем, как гаснет в Куприне писатель. На ее хрупкие плечи легли теперь все житейские невзгоды – все муки за неоплаченные долги и добывание денег “хоть из-под земли” не только для собственной семьи, но и для нуждающихся друзей и знакомых».

Но самым для нее ужасным испытанием было еще и то, что Куприн, несмотря на возраст, часто увлекался женщинами, посвящал им стихи, бывало, что не ночевал дома.

Иван Алексеевич Бунин тоже коснулся жизни Куприна в эмиграции:

«Восемнадцать лет тому назад, когда мы жили с ним и его второй женой уже в Париже, – самыми близкими соседями, в одном и том же доме, – и он пил особенно много, доктор, осмотревший его, однажды твердо сказал нам: “Если он пить не бросит, жить ему осталось не больше шести месяцев”. Но он и не подумал бросить пить и держался после того еще лет пятнадцать, «молодцом во всех отношениях», как говорили некоторые».

Я не случайно сделал этот краткий экскурс.

Какие же имел Алексей Толстой пристрастия, которые сильно били по чувствам жены и нарушали ее спокойствие?

К выпивкам он был совершенно равнодушен. Так, разве что для поддержания компании. А вот женщины! Тут вопрос особый.

Некоторое время это не бросалось особенно в глаза, потому что все подавляло невероятно быстро развивавшееся творчество.

Наталья Васильевна или не знала о его увлечениях прекрасным полом, или просто не хотела знать. В эмиграции было не до того – лишь бы просуществовать. Но по возвращении в Россию Толстой быстро встал на ноги. Его гонорары были весьма и весьма солидны, потому что публиковали его много.

Федор Крандиевский, сын Натальи Васильевны от первого мужа, вспоминал:

«Чтобы представить себе уровень жизни нашей семьи, достаточно указать следующие факты. В доме держались две прислуги: полная немолодая кухарка Паша и Лена – молоденькая веснушчатая деревенская девушка, в обязанности которой вменялось следить за чистотой в доме и, кроме того, в зимние дни топить печи. Кроме них, в доме было два шофера, Костя и Володя, и три автомобиля, стоявших в гараже. В доме было 10 комнат (5 наверху и 5 внизу)… Как не похож был наш дом на детскосельские захламленные коммунальные квартиры!»

Толстой любил достаток, он хотел жить хорошо, с размахом и добился этого, и все-таки главным оставалось творчество. Чуковский отмечал: «Каждый день он задавал себе определенный урок: такое-то количество страниц – и лишь выполнив этот урок, позволял себе покинуть кабинет».

Он ставил перед собой задачи, которые соответствовали его мыслям о современной литературе, цели которой он определил следующими словами:

«Сознание грандиозности – вот что должно быть в каждом творческом человеке. Художник должен понять не только Ивана или Сидора, но из миллионов Иванов или Сидоров породить общего человека – тип. Шекспир, Лев Толстой, Гоголь создавали не только типы человека, но типы эпох… над страной пронесся ураган революции. Хватили до самого неба. Раскидали угли по миру. Были героические дела. Были трагические акты. Где романисты, собравшие в великие эпопеи миллионы воль, страстей и деяний?»

Впрочем, писатели вообще жили совсем неплохо. Роскошествовал и Максим Горький, хотя для него это не было главным.

В. Ф. Ходасевич

Владислав Ходасевич писал по поводу Алексея Максимовича:

«Деньги, автомобили, дома – все это было нужно его окружающим. Ему самому было нужно другое. Он в конце концов продался – но не за деньги, а за то, чтобы для себя и для других сохранить главную иллюзию своей жизни. Упрямясь и бунтуя, он знал, что не выдержит и бросится в СССР, потому что какова бы ни была тамошняя революция – она одна могла обеспечить славу великого пролетарского писателя и вождя при жизни, а после смерти – нишу в Кремлевской стене для урны с его прахом. В обмен на все это революция потребовала от него, как требует от всех, не честной службы, а рабства и лести. Он стал рабом и льстецом. Его поставили в такое положение, что из писателя и друга писателей он превратился в надсмотрщика за ними».

«Щелчок по лбу» и смертельный треугольник

Толстой был более искренен и самоотвержен в своей работе. Он горел на ней и едва не сгорел слишком рано, когда ему едва перевалило за пятьдесят.

В ночь на 27 декабря 1934 года ударил первый приступ инфаркта миокарда. Он не слишком обеспокоился этим, и приступ повторился 29 декабря.

Одним из первых его навестил Горький. Пожурил за небрежение к здоровью.

– Что, получили щелчок по лбу? Надо помнить. Что уже не тридцать лет. Когда за плечами полтинник, нельзя работать, как четыре лошади или семь верблюдов. И с винцом поосторожнее. Вам еще нужно написать томов двадцать пять, в год по одному тому.

Сказал и о женщинах, что, может быть, и не слишком было приятно, но… вразумительно.