– И все формы духовного общения с чужеродными женщинами нужно ограничить общением с единой и собственной женой – общением, кое установлено и освящено канонами православной церкви… Вообще, дорогой и любимый мною сердечный друг, очень советую, отдохните недельки три или хотя бы годок от наслаждений жизнью, особенно же от коллективных наслаждений, сопровождаемых винопитием и пожиранием поросят…
Это был 1934 год… Но относительно женщин слова Горького нисколько не вразумили. Впереди еще был крутой поворот в жизни и судьбе.
А пока уход за больным лег на плечи верной и преданной Натальи Васильевны, которую он, конечно же, ценил, которую, конечно же, любил, но, вероятнее всего, привык к ее присутствию, как Иван Алексеевич Бунин к тому, что постоянно рядом Вера Николаевна. Тут стоит вспомнить слова Бунина: «Любить Веру?! Как это?! Это то же самое, что любить свою руку или ногу…»
Толстой не сдавался. Он ухитрился приспособиться и к лежачему своему положению. Едва стало полегче, приступил к работе. Он занялся сказкой «Золотой ключик, или Приключения Буратино».
И вот тут, едва отпустила болезнь, произошло невероятное. Внезапно сложился любовный треугольник. Да какой! Алексей Толстой без памяти, как когда-то в балерину Маргариту Кандаурову, влюбился в невестку Максима Горького Надежду Алексеевну Пешкову, красавицу, которая разбила сердце всесильному кровавому Ягоде.
Н. А. Пешкова
А тут еще умер муж Надежды Алексеевны, и она, как показалось обоим претендентам, стала открытой для самых дерзостных и мятежных притязаний. Но если Ягода мог желать только одного – соблазнить очередную красавицу да и забыть, то Алексей Толстой был иным по характеру и привычкам. От него можно было ожидать всего чего угодно – вплоть до разрыва с женой и предложения руки и сердца, тем более он даже при живых мужьях добивался своего, а тут и подавно.
Алексей Толстой познакомился с Надеждой Пешковой еще два года назад, в Сорренто. Отношения были самыми добрыми и безобидными. Гуляли «по узким ступенчатым улицам», говорили, говорили, говорили. Знакомство продолжилось в Москве. Встречи особенно не афишировали, но их иногда видели вместе на различных мероприятиях. Так, они приезжали смотреть самолет-гигант «Максим Горький».
Общаться общались, но сведений о том, что Толстой пользовался взаимностью, не сохранилось. Вряд ли мог быть по душе Надежде Пешковой и кровавый Ягода.
Если бы не колоссальный авторитет Толстого, если бы не его личное знакомство со Сталиным, трудно сказать, как бы разрешилась ситуация и к чему бы привел столь страшный треугольник. На пути Ягоды, когда он был еще всесильным, становиться смертельно опасно. Тут уж припишут что надо, и сделают шпионом любой враждебной страны. Ездил же в 1916 году в Англию – вот тебе и английский шпион. Да и просто можно было исчезнуть. Вон Кирова отважились убрать. А что такое писатель, пусть и не какой-то…
Как же все разрулилось?
Жизнь Надежды Пешковой, в девичестве Введенской, с самой юности проходила весьма бурно. Опасаясь, что необыкновенная ее красота, привлекающая с гимназических лет тучу поклонников, до добра не доведет, отец рано выдал ее замуж за некоего Синичкина, обычного ординатора. Отец, Алексей Андреевич Введенский, был известным в ту пору хирургом-урологом, действительным статским советником. Он имел приличный дом на Патриарших прудах, где и открыл урологический кабинет, а в Первую мировую даже создал небольшой госпиталь примерно на сто коек. Вот и назначил в мужья дочери своего ординатора. Да только назначил неудачно.
Любви к мужу Надежда не питала, а вот случайно встретив на катке, на Патриарших прудах, сына Алексея Максимовича Горького – Максима Пешкова, влюбилась в него. Все закончилось уходом от мужа и новым союзом, пока неофициальным. Максим Пешков не устоял перед красотой, но брак оформили они не сразу, а лишь в Берлине в 1922 году, по пути в Италию.
Дело в том, что, когда началось в стране, говоря словами Алексея Толстого, хождение по мукам, Горький уехал в Италию и в 1922 году вызвал к себе сына с невесткой.
В эмиграции у молодоженов родились две дочери – Марфа и Дарья. Именно в Сорренто Надежду прозвали Тимошей. Прозвал будто бы ее так сам Горький. Когда Надежда сделала прическу на европейский лад и отрезала свои прекрасные длинные волосы, Алексей Максимович фыркнул и заявил:
– Ну вот теперь прическа как у кучера Тимофея.
В Италии Надежда каталась как сыр в масле и постоянно была в окружении поклонников. К сердцу ее пытались пробиться и художники, удравшие из России после революции. Ну и приобщили к живописи, особенно портретной.
Ну а потом Горький, откликнувшись на приглашение советского правительства, вернулся в Россию вместе со всей своей семьей. И снова у Надежды наступила легкая жизнь. Гонорары Горького были баснословны.
О Горьком советская власть проявила необыкновенную заботу, да и понятно – пролетарский писатель. Великолепный особняк Рябушинского отдали в его личную собственность, а кроме того, выделили дачу в Горках и виллу в Крыму.