Альфа и Омега

– А каким же образом понимать, что Господь сегодня здесь наше общение позволил?

– Господь всепрощающ. Он посылает нашему народу исцеление, а мы – только при том помогаем. Потому что без нашей помощи вы не исцелитесь.

– Какое исцеление?

– Этого я открыть не могу, но скажу лишь одно. Наблюдайте, как много девочек начнет рождаться.

– И что?

– Чем больше женщин, тем больше прирост народонаселения. Вот и думайте.

29. Лысая гора

«Тяжелая тоска целый день плавала где-то в верхнем озоне, а вечером осела на город. Улицы увязли в беззвучии, которое таило в себе что-то грозное. Когда же колокол пробил полночь, свет и тьма разделились. Нижняя часть города исчезла в черной тени, а на Кутке все покрылось ослепительным лунным светом.

Я лежал в своей постели, страдал бессонницей и силился понять, что происходит. По своей способности видеть нечистую силу, я обычно улавливал тайный ход вещей. Теперь же никакой нечисти вокруг не усматривалось, словно по улицам прошел крестный ход. Это было странно. Я томился от невозможности уснуть и от тоски, внезапно сковавшей сердце. В воздухе что-то назревало, и я не знал, что же это. Несмотря на охватившее меня плачевное состояние, я решил полюбопытствовать, у одного ли меня сегодня такие ощущения, или я не одинок. Взяв в дорогу настольный крест и фонарь, я пошел на угол к отцу Роману, окно которого еще не погасло. Он впустил меня по моему стуку, и я увидел, что застал священника за молитвой. Перед его киотом теплился десяток свечей, а сам он пребывал в растревоженном и непокойном состоянии. Я спросил, нет ли у него бессонницы и ажитации. Он ответил утвердительно. На мой вопрос, с чем отец Роман это связывает, он сказал, что по его убеждению сегодня нечистая сила справляет шабаш. Верными признаками тому были следующие факты: на вечерней службе при совершеннейшем безветрии хлопнуло приоткрытое окно храма, да хлопнуло так, что из него вылетели вставные стекла, упала лампада перед иконой св. архистратига Михаила, церковными вратами прищемило ногу нищенке, на исповедь приходила тронувшаяся умом барыня Засыпкина и говорила срамные вещи. Слишком много непотребного для одного вечера.

Тогда я сказал отцу Роману, что душа моя исходит мучением и неистово восстает против козней нечистой силы, и что не вижу я причины эти козни терпеть. Эдак она совсем распояшется и устроит в нашем городе настоящий вертеп. И коли мы с ним понимаем, откуда ветер дует, то наш долг – против нечисти с молитвою подняться и ее безобразия пресечь.

Отец Роман был священником опытным и зорким.

– Но хватит ли тебе смелости выходить на бой, – спросил он у меня, – не запачкал ли ты душу тяжкими грехами? Ты ведь и причащался-то, поди, с полгода тому. На такую работу надо сильно укрепляться.

Я легкомысленно уверил его в готовности начать предприятие и даже указал направление похода. Надо было идти на вершину Кутка, где светилось под луной голое поле. Правда, по дороге к священнику я уже разглядел сгустившееся на поле неясное пятно и не сомневался, что это сборище нечистой силы, сбежавшейся со всех концов города на свой шабаш.

Мы сговорились, отец Роман возжег кадило, я взял трехсвечник и крест, и мы двинулись в сторону Кутка, возглашая молитву Животворящему Честному Кресту. Окна на улицах были темны, никто не ответил на наши тайные надежды и не присоединился к нам. Лишь на подходе к Кутку от дома купца Ермишина отделился бездомный мальчик Иннокентий, спавший с собаками у сторожа, и попросился к нам. Я проверил, был ли на нем нательный крестик. Крестик был, и мы позволили ему присоединиться. В руки я ему дал еще одну свечу.

По мере нашего приближения к освещенному полю я все яснее различал очертания собравшейся там толпы, в то время как спутники мои пока ничего не видели. Чем ближе мы подходили к пятну, тем больше мое сердце сжимал ужас. Товарищи мои также стали воспринимать угрозу, и все мы сжались в одну кучку, взывая ко Святому Кресту.

Идти становилось все тяжелее, будто ноги погружались в густую тину. Тела наши отяжелели и ослабли, внутренности дрожали, но памятуя свой христианский долг, мы продолжали двигаться.

Наконец, подойдя на достаточное расстояние, я смог хорошо различить происходящее. В центре поля, под зловещим лунным светом стояло возвышение наподобие сцены. На нем располагались мужчины и женщины цивильного вида в сюртуках, белых манишках и красивых платьях. Они крепко схватили друг друга под руки, раскачивались в такт и гудели монотонную мелодию, напоминавшую гул ветра. Дирижировал ими, ловко размахивая палочкой, знакомый нам человек. Это был заведующий уездным культпросветом Лев Троскин. Он, казалось, не видит ничего перед собой и полностью погружен в эту странную и тревожную мелодию.