Али и Нино

– Они убили благородного Багратиони. Он женился на одной из царских племянниц, и русские так и не простили ему этого. Сам царь велел ему вступить в Эриванский полк и выйти на линию фронта. Багратион сражался как лев и упал замертво, сраженный восемнадцатью пулями.

Двоюродные братья молча потягивали вино. Я уставился на пол.

«Багратиони, – думал я, – самый древний и благородный род в христианстве. Седовласый прав. Грузия находится в раскаленных клещах».

Послышался еще один голос:

– У него остался сын Теймураз Багратиони, настоящий князь. Кому-то удалось спасти его.

Вновь воцарилось молчание. Мекиссе все еще стоял тенью у дверей в той же позе пророка. Затем вмешался Додико. Он вытянулся и довольно зевнул:

– В какой же прекрасной стране мы живем. Серные бани и город, война и кахетинское вино. Взгляните на Алазань, стекающую по равнине! Как же замечательно быть грузином, даже если Грузия находится на грани смерти. В вашем голосе слышится безнадежность. Но на земле царицы Тамары всегда так было. Несмотря на все это, наши реки продолжают течь, наши виноградники растут, а люди танцуют. И вообще Грузия – справедливая страна. Она останется такой, несмотря на всю безнадежность.

Молодой и стройный, с веселыми глазами и бархатной кожей, потомок певцов и героев, он поднялся. Седовласый в углу довольно улыбнулся:

– Ей-богу, пока у нас такая молодежь…

– Али-хан, не забудь, что сегодня ты приглашен к Дшакелисам в Каджори, – сообщил мне Вамеш.

Мы поднялись, оделись и вышли. Фаэтонщик погнал лошадь, и Вамеш принялся повествовать:

– Дшакелисы – потомки старинного дворянского рода…

– Я и не сомневался! – весело рассмеялся я, вновь почувствовав себя счастливым.

Глава 15

Мы с Нино сидели в кафе «Мефистофель» на Головнинской улице, созерцая гору Давида с большим монастырем. Родня Нино решила дать нам передышку. Я знал, о чем думает Нино. Там, на вершине горы Давида, находилась могила, у которой мы побывали. В могиле той покоился поэт и царский посланник Александр Грибоедов. Эпитафия на надгробии гласит: «Ум и дела твои бессмертны, но почему пережила тебя любовь Нино?»

Ее звали Нино Чавчавадзе. Нино было шестнадцать лет, когда министр и поэт взял ее в жены. А Нино, сидящая рядом со мной, приходилась ей внучатой племянницей. Той Нино было семнадцать лет, когда толпа тегеранцев окружила дом русского министра с криками: «О Али Салават, о святой Али!» У министра в распоряжении были лишь короткая сабля и револьвер. Кузнец с улицы Сули-Султан размозжил ударом молота грудь министра. И даже несколько дней спустя на улице все еще валялись куски человеческой плоти и голова, обглоданная собаками. Это было все, что осталось от Александра Грибоедова, поэта и царского посланника. Фатали-шах Каджар был доволен. Такой исход осчастливил и его наследника – Аббас-мирзу. Мудрец и фанатик, Меши-ага, участвовавший в подстрекательстве к этому бунту, получил большое вознаграждение, а моему прадеду Ширванширу было даровано поместье в Гилане.

Все это случилось сто лет тому назад. Сейчас же мы сидели на террасе «Мефистофеля» – я, Ширваншир, и она, Нино, внучатая племянница Грибоедова.

– Мы должны быть кровными врагами, Нино, – произнес я, кивнув в сторону горы. – Ты поставишь мне такой же красивый надгробный камень, как на той вершине?

– Может быть, – ответила Нино. – Если будешь себя хорошо вести, может, и поставлю.

Она допила кофе.

– Хватит болтать. Пошли гулять, – поторопила она меня.

Я поднялся. Нино любила этот город, как дитя свою мать. Мы прошлись по Головнинской и поднялись в старый город. Нино остановилась перед древней сионской церковью. Мы вошли в темное сырое помещение. Высоко над алтарем висел крест, изготовленный из виноградной лозы. Его принесла святая Нино, вернувшись из своего паломничества на Святую землю. Нино опустилась на колени, перекрестилась и подняла голову к иконе своей святой покровительницы.

– Святая Нино, прости меня, – прошептала она. В тусклом свете, проникавшем через церковные ставни, я увидел в глазах Нино слезы.

– Пойдем, – произнес я.

Она поднялась и покорно последовала за мной. Мы молча спустились по улице.

– О каком прощении ты просила у святой Нино? – не выдержав, спросил я.

– Я просила ее простить мне тебя, Али-хан.

Голос ее прозвучал грустно и устало. Гулять с Нино по улицам Тифлиса было не так-то и весело.

– Почему меня?

Мы дошли до Мейдана. В кофейнях или посреди улицы сидели грузины. Откуда-то раздавались звуки зурны, а внизу Кура торопливо неслась в свое русло. У Нино был отрешенный вид, словно она металась в поисках своего «я».

– Тебя, – повторила она, – и все, что произошло.

До меня стал доходить смысл слов, но я все равно спросил:

– Что ты сказала?

Нино остановилась. По ту сторону площади возвышался кафедральный собор Кашвети, построенный из девственно-белых и нежных камней.