Али и Нино

– Пройдись по Тифлису. Увидишь ли ты женщин в чадре? Нет. Присутствует ли здесь азиатский дух? Нет. Здесь другой мир, и он отличается от твоего. Широкие улицы, открытые души. Я чувствую себя такой разумной в Тифлисе, Али-хан. Здесь нет фанатических придурков вроде Сеида Мустафы и болванов вроде Мухаммеда Гейдара. Жизнь здесь легка и весела.

– Но эта страна находится между молотом и наковальней, Нино.

– Именно поэтому, – продолжала она, ступая по булыжной мостовой. – Именно поэтому страна была семь раз разрушена Хромым Тимуром, турки, иранцы, арабы и монголы опустошили нашу страну. Но мы выдержали. Они разорили, ограбили и погубили Грузию, так и не овладев ею. Святая Нино принесла сюда виноградную лозу с Запада, и мы принадлежим именно к Западу. Мы не азиаты. Нам просто суждено было родиться на самом краю Восточной Европы. Ты сам, конечно, это понимаешь.

Она участила шаг и по-детски нахмурила бровь:

– И только благодаря нашему сопротивлению набегам Тимура, Чингисхана, шаха Аббаса, шаха Тахмасиба и шаха Исмаила, только благодаря такому сопротивлению родилась я, твоя Нино. И вот сюда приезжаешь ты, без меча, без слонов и воинов, оставаясь при этом все равно наследником кровавых шахов. Мои дочери будут носить чадру, а когда Иран вновь станет точить свой меч, мои сыновья и внуки в сотый раз разрушат Тифлис. О Али-хан, наше место на Западе.

Я взял ее за руку:

– Что я должен сделать для тебя, Нино?

– Ох, – вздохнула она. – Я так глупа, Али-хан. Я хочу, чтобы ты полюбил широкие улицы и зеленые чащи, хочу, чтобы больше понимал в любви, а не цеплялся за обваливающиеся стены азиатских городов. Я так боюсь, что через десять лет ты превратишься в набожного лицемера, проводящего свои дни в гиланском поместье, а проснувшись однажды утром, выдашь мне: «Нино, ты всего лишь поле». Ответь мне: за что ты меня любишь?

Тифлис совсем сбил с толку Нино. На нее, казалось, опьяняюще действовал влажный воздух вокруг реки Куры.

– За что я люблю тебя, Нино? За то, какая ты есть, за твой голос, за твой аромат, за походку. Как еще тебя убедить? Я люблю всю тебя. Любовь – она одинакова: и в Грузии, и в Иране. Здесь, на этом месте, тысячу лет тому назад ваш Руставели пел о своей любви к царице Тамаре. И песни этого великого поэта очень похожи на иранские рубаи. Нет Грузии без Руставели и Руставели без Ирана.

– Здесь, на этом месте, – задумчиво произнесла Нино. – Но может, здесь стоял и Саят-Нова – великий поэт, воспевавший любовь грузин и обезглавленный шахом.

Сегодня мою Нино невозможно было остановить. Прочувствовав разлуку, она прощалась со своей родиной и больше, чем когда-либо, проявляла свою любовь к Грузии.

– Ты любишь мои глаза, мой нос, мои волосы, Али-хан. Но не забыл ли ты о душе моей: ты любишь ее?

– Да, я и душу твою люблю, – устало сдался я.

Странно. Когда Сеид Мустафа говорил о том, что у женщин нет души, я всегда смеялся. Вопрос же о душе, заданный Нино, почему-то раздосадовал меня. Что собой представляет женская душа? Она должна быть довольна тем, что мужчина отказывается постичь всю эту бездну.

– А ты меня за что любишь, Нино?

Она вдруг расплакалась прямо посреди улицы. По щекам ее текли слезы, придавая лицу детское выражение.

– Прости меня, Али-хан. Я люблю тебя за то, какой ты есть. Но я боюсь твоего мира. Я сошла с ума, Али-хан. Только посмотрите на меня! Стою посреди улицы со своим женихом, обвиняя его во всех бедах, наделанных Чингисханом. Прости свою Нино. Как же глупо взваливать на тебя ответственность за то, что мусульмане убивали грузин. Я больше никогда не буду себя так вести. Но ведь я, твоя Нино, я тоже частичка той ненавистной Европы, а здесь, в Тифлисе, я особенно глубоко это ощущаю. Мы любим друг друга. Но я люблю и леса, и луга. Ты же любишь холмы, скалы и песок. Именно поэтому я так боюсь тебя, твоей любви и твоего мира.

– И!.. – переспросил я, придя в замешательство. Я не мог понять, что она хотела этим выразить.

Нино вытерла слезы и, склонив голову, улыбнулась:

– И… через три месяца мы поженимся, что же еще тебе надо?