Алина Покровская. Дорога цветов

В том же интервью Алина Покровская сделала неожиданное для меня признание: маленькую роль царевны Ирины она любила больше Лики в «Моем бедном Марате». Признаться в подобном мог лишь человек, еще сам не изведавший своей душевной и профессиональной глубины: играя эту роль, Покровская, с юности много читавшая и серьезно осмысливающая прочитанное, погружалась в будущее своей царевны и вносила в образ присущие именно этому будущему нотки: оказавшись любящей своего мужа царицей, она не могла не думать о том, что ждет ее брата, и ненавязчиво, но твердо поддерживать его высокие, хотя и далеко не всегда справедливые, порой жестокие устремления…

Позже Алина Покровская сыграла в «Смерти Иоанна Грозного» царицу Марию, седьмую жену царя из рода Нагих, мать царевича Димитрия. Роль тоже совсем не большая в этом «мужском» спектакле, но чрезвычайно значимая – единственная развернутая сцена разговора с мамкой Димитрия, затем с боярином Захарьиным-Юрьевым (ярко играл эту роль Петр Вишняков), продолженная приходом в ее покои Иоанном с известием о том, что он желает расстаться с ней, была воплощена Алиной Покровской поистине мощно. Здесь актрисе довелось пережить несколько состояний, каждое из которых считывалось зрителями выпукло и сильно: предчувствие того, что грядет в ее жизни нечто трагическое; тревога за малолетнего сына; точное понимание того, что Борис Годунов – вовсе не тот человек, которым стремится показаться окружающим, понимание, словно отчетливое видение его грядущих злодеяний:

Его смиренный вид,
Его всегда степенные приемы,
И этот взгляд, ничем не возмутимый,
И этот голос, одинако ровный,
Меня страшат недаром!
Не могу я
Смотреть, когда ребенка моего
Ласкает он!

– интуитивное ощущение, даже убежденность, что Димитрия ждет гибель. Доверяя Захарьину, почитая его как отца, царица признается ему:

О чем-то страшном шепчут во дворце —
Он с английским послом наедине
О чем-то долго толковал – я знаю —
Я догадалась – он жениться хочет
На чужеземке, а меня он бросить
Сбирается с Димитрием моим!
Недаром сердце у меня щемило!

И страстная молитва, обращенная к Захарьину, интонация которой была у Алины Покровской настолько горячей, что отчетливо и горько помнится до сей поры:

Спаси меня! Не за себя мне страшно!
Я хлопочу не о себе, ты знаешь!
Когда меня Иван Васильич взял,
Не радовалась я высокой чести;
И если бы со мной, тому три года,
Он развелся, я Бога бы за то
Благодарила – но теперь, боярин,
Я не одна! Теперь я стала мать!
И если он жену возьмет другую —
Ребенок мой – мне страшно и подумать —
Мой маленький Димитрий – о боярин!
Сама не знаю, что я говорю,
Чего боюсь, не ведаю – но смутно
Мне чуется для Дмитрия опасность!
Усовести, уговори царя!

И к встрече с Иоанном она готова – покорная, безропотная, боящаяся поднять глаза на своего господина… Тем не менее протест вспыхивает как будто и против ее воли, воли женщины, готовой к любым испытаниям. Ведь речь идет не о ней – о сыне, судьбу которого она уже не предчувствует, а словно видит на невидимой более никому картинке: смерть ребенка в Угличе и свое смиренное существование в монастыре. И не столько Иоанна Грозного боится Мария – сколько Годунова, которого прозревает, как принято говорить, «насквозь».

Алина Покровская, хотя и ничем не выделяет эту свою работу, для зрителей ставшую в числе выдающихся, сумела показать свою царицу Марию женщиной, не совпадавшей со своим временем: сильной, на редкость прозорливой, наделенной мощной интуицией и пытающейся, насколько это возможно, отстоять ценности материнства. Когда Грозный обращался к ней с иронической репликой: «Иль ты царица по себе?» – мы видили царицу. Неподдельную. Истинную.

XVI