Алина Покровская. Дорога цветов

Монолог Джаноцци длился почти тридцать минут (для театра – убийственно долго, но Алина Покровская произносила его на своей внутренне ощущаемой дороге цветов: безпафосно, искренне, естественно). В этом размышлении идет речь о том, что Бог живет в России, и ей, итальянской оперной диве, довелось почувствовать это очень глубоко, уже навсегда ощутив, что это означает: «золото веры».

Джаноцци не останется, подобно Луизе Жермон, здесь навсегда. Она вернется домой и унесет в себе, в глубине души память о том, что можно и нужно жить иначе. Эту мысль Алина Покровская поселяет в зрителях: главное – познать свою истинную природу и следовать тому пути, по которому она ведет…

Но прежде, чем вернуться на родину, блистательная Джаноцци отомстит коварной Камезаске – так, как может сделать это благородная и светлая женщина. Она покарает интриганку неожиданной, по-женски изысканной казнью: Камезаска займет место героини и станет примой. Пусть у нее будут аплодисменты, поклонники и деньги! Душу при такой жизни сохранить очень трудно, а без души не только примой, но и известной артисткой вряд ли можно стать…

Если же вернуться к спектаклю «Давным-давно», в нем, кроме покоряющего голоса, Алина Покровская обнаружила в роли Луизы Жермон и мастерское владение стихом – отчасти, может быть, именно эта работа в какой-то мере заставила актрису преодолеть тот «комплекс», о котором она рассказала в одном из интервью: «Мне… многие говорят: “Почему ты не поешь?” А меня будто отшвырнуло от музыки, какое-то перенасыщение произошло – и маминой эстрадой, и папиными симфоническими пластинками. Так что я ни туда, ни сюда не пошла, а умудрилась как-то между ними проскользнуть в драму».

И, вероятно, погрузившись в спектакле в поэтическую стихию (а раньше «опробовав» это на радио), Покровская поняла: пришло время, когда совсем не только для себя может она наслаждаться стихами. И, кто знает, может быть, отчасти опыт, полученный в Щепкинской школе и в спектакле «Давным-давно», послужил первым пробам, которых становилось со временем все больше. И настал момент, когда актриса начала составлять для себя поэтические программы – они были востребованы и в концертах в воинских частях, и в выступлениях в различных аудиториях.

Умело воспользовался этим даром актрисы Александр Бурдонский, назначив ее за год до «Приглашения в замок» на роль Агриппины, матери Нерона, в спектакле «Британик» по трагедии Расина. По словам Алины Станиславовны, Бурдонский нередко говорил ей: «Я знаю, что это ты умеешь, я это уже видел. Я хочу видеть то, чего еще не видел». И случилось так, что в двух спектаклях подряд режиссер увидел «то, чего еще не видел».

Агриппина в «Британике» предстала совершенно по-новому не только для зрителей и коллег, но и для самого Бурдонского, высоко оценившего масштаб дарования актрисы. Чеканные стихи произносились словно живая речь, не утрачивая при этом классицистической высоты и пафоса. Ни одна интонация не оказывалась утерянной – как будто слышались не только слова, но и знаки препинания, ни в малой степени не разрушавшие образа величественной женщины, представшей в черном одеянии с одним обнаженным плечом и свысока бросавшей сидевшему спиной к ней сыну обвинения.

Словно воплощая в себе каноны классической трагедии, Алина Покровская оставалась при этом современной женщиной, органически, с предельной достоверностью и естественностью сочетавшей то, что Бурдонский называл «вобрать время в роль» – не только давнее время происходящих в пьесе событий, но и сегодняшнее, современное их звучание и отголоски еще неведомых времен будущих злодеяний.

Наверное, именно в этой роли воплотилось и полновесно раскрылось в Алине Покровской то понятие, которое вкладывал Алексей Дмитриевич Попов в слова: «Артист – умница своего времени»…

Ее выразительный, глубокий голос звучал в «Британике» ниже, чем обычно, с подлинной страстью разоблачения, негодования и ужаса от того, что творит рожденный ею сын. Даже походка да и вся ее пластика была иной – решительной, размеренной, уверенной.

Это было поистине поразительное перевоплощение!

XXVI

Мне почему-то всегда казалось, что Алине Покровской особенно близок должен быть Серебряный век, его поэзия, в первую очередь, наверное, поэзия Анны Ахматовой, причем не столько самого начального периода, сколько всей протяженности – от первых лирических откровений юной девушки до полных трагизма стихотворений 30–40–50-х годов. И я часто представляю себе, как Алина Покровская читает «Реквием». Может быть, она и читала, а я пропустила… Но в упомянутой выше телевизионной передаче актриса за кадром прочитала фрагменты из цикла Анны Андреевны 1945 года «Северные элегии» «Есть три эпохи у воспоминаний…» так, что дух захватило! Словно собственную исповедь, словно собственную боль, смиренную достоинством женщины, бесслезно и безжалостно повествующей о своей судьбе…