Алина Покровская. Дорога цветов

И еще один важный момент: Александр Константинович Гладков пишет в своем мемуарном очерке об Алексее Дмитриевиче Попове: «Перед началом репетиций он ездил на фронт с одной из бригад театра. Впоследствии он рассказывал, что еще кое-какие сомнения у него насчет “озорного жанра” пьесы оставались. Но во время фронтовой поездки, наблюдая, с каким восторгом бойцы принимали самые непритязательные комедийные номера в эстрадной программе бригады, он понял психологический закон компенсации в восприятии искусства: когда людям трудно, им хочется светлого, радостного.

– Понимаете, – говорил он, – у меня осталось впечатление, что смех им нужен больше, чем хлеб и свиная тушенка…

Когда он вернулся с фронта, сомнений у него уже не было. В главных чертах он уже знал, зачем и как он будет ставить мою пьесу. Остальное нашлось на репетициях» (курсив мой. – Н. С.).

Как же важно было бы всем нам сегодня помнить эти слова Алексея Дмитриевича Попова, гениального режиссера и педагога!.. Помнить тем, кто за кулисами и на сцене, чтобы осознали мы, заполняющие зрительные залы…

Спектакль «Давным-давно» триумфально прошел на сцене Театра Советской Армии более пятисот раз. Спустя некоторое время после ухода из жизни Алексея Дмитриевича Попова его восстановил Андрей Алексеевич Попов, а еще через несколько десятилетий, уже в XXI веке он вновь вернулся на подмостки в обновленной интерпретации Бориса Морозова – в нужное время и в нужном месте…

XXV

А теперь снова вернемся к Луизе Жермон.

Образ французской певицы, отбитой у ее соотечественников нашими доблестными защитниками Отечества, неожиданная встреча в партизанском отряде Давыда Васильева со своим возлюбленным Петром Пелымовым, а ближе к финалу – небольшой эпизод в усадьбе Азаровых, – вот, собственно, и все, что отпущено этому персонажу в спектакле. К сожалению, сокращена была сцена ее диалога с французским генералом Дюсьером, бывшим любовником еще до войны 1812 года в Париже. Это тем более жаль, что в своих мемуарах Александр Константинович Гладков, автор пьесы, признавался: «Линия взаимоотношений Дюсьера и Жермон взята мною из биографии Стендаля, который, придя в Москву с армией Наполеона, встретил свою возлюбленную, французскую актрису, когда-то оставившую его… Эпизод этот был очень нужен: он контрастно разрезал почти кинематографически развивающийся четвертый акт, в нем были сложность, грусть, раздумье. Он нравился такому взыскательному зрителю, как Б. Л. Пастернак. Мне говорили, что сцена эта “выпадает из жанра”. Согласен, если говорить о жанре классического и традиционного водевиля. Но “Давным-давно” все-таки не водевиль, и новое в искусстве всегда возникает, не когда жанры педантично соблюдаются, а когда они смещаются».

Жаль! Эта краска, возникающая от конкретных людей, исторических личностей – писателя Стендаля и его возлюбленной актрисы, – могла бы придать дополнительный объем характерам, даже если зрители и не ведали, о ком идет речь в этом эпизоде. А для артистов это стало бы счастливой «точкой опоры»…

Алина Покровская наполнила образ Луизы Жермон не только проникновенной женственностью, обольстительностью, красотой, но и теми теплыми, согревающими чувствами, что пробудила в ней именно Россия – не только через новую любовь, но и через все то, с чем столкнулась она в этой непостижимой, по-настоящему неведомой европейцам стране. В ее Луизе нашло горячий отклик то, о чем она раньше, скорее всего, не думала: та «скрытая теплота патриотизма», охватившая все слои населения, о которой писал Л. Н. Толстой в «Войне и мире»; те верность и мужественность, что отличают российское военное сословие; та широкая известность, которую получило в этой стране не только ее великолепное пение, но и самая ее личность. Не случайно ведь в «Давным-давно» зритель с самого начала подготавливался весьма ненавязчиво к встрече с этим персонажем – уже в первой сцене, в щебетании девушек, готовящихся к балу в доме Азаровых, в разговоре о туалетах звучит:

Жермон!.. Ах, это та актeрка!
Нет, у неe фасон простой…
Тут поясок, а здесь оборка…
Мне сказывали…

И этот легкий набросок портрета «актерки» и простоты избранного фасона дает понять: о ней знают уже не только в Москве и Петербурге, имя Луизы Жермон докатилось и до провинции, а значит, известность ее уже успела привлечь немало поклонников.

А дальше следует сцена в партизанском отряде, где мы слышим пение Луизы: «Меня позови, избранник мой милый…» Вот где поистине волшебный голос Алины Покровской завораживал зрительный зал – в нем звучали надежда, отчаяние, сожаление о свершенной ошибке, разлучившей их с Пелымовым, и нежность. Такая нежность, что пробуждала ответное чувство в душе…