Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950

Досадно, что Вальтеры295 здесь…

Теперь это хождение взад и вперед будет выбивать день из колеи, будет отрывать от мыслей…

Завтра поеду в Москву – может быть, есть письмо…

Хотя нет, надежды нет никакой…

Верно, и не будет… совсем…

Последнее время ужасно часто звучит одна его фраза в ушах: «Чи пани розмавя по-польску?..»296,297

Ужасно часто приходит в голову эта фраза, и помню его лицо при этом, и как он сказал – все помню.

Родной мой, ненаглядный!..

[Половина листа оборвана.]

Смотрела на него и мысленно говорила себе: «Да, вот этого человека я любила, этот белый лоб, эти красивые глаза – я целовала, он был так близок мне, весь… и он рыдал, когда я издевалась над ним, он любил меня „безумной любовью“… и вот стоим спокойные, чужие и говорим о разных разностях…»

Страшно – страшно сделалось.

Ужасно!

Ведь часть его души все-таки осталась у меня, оторвана от него…

Частичка его во мне, а вот он – стоит чужой, далекий…

15 июня [1907 г

.]. Пятница

Ужасная погода: второй день дождь беспрерывный…

Лень, тоска…

Солнца, солнца!

Сегодня во сне опять видала В.

Я вижу его почти каждую ночь… и мне так хорошо, хотя я и чувствую, что это – сон…

Слава богу, время стало идти как-то быстрее… В понедельник – месяц с того памятного вечера в Петербурге…

18-е…

А потом 19-е и… Москва…

Да…

Кончится июнь – время пойдет быстро.

А все-таки много еще…

Ну да Господь подкрепит…

Иногда меня пугают мысли об осени… Почему нет письма? – быть может, он уже давно позабыл о том, что между нами было?!..

Так, что-то маленькое, незначительное, ?..

А тут вся жизнь этим выбита из нормы, скомкана, смята, и хоть вон ее выбрасывай…

Боже мой, да может быть, я все зря… Конечно…

Он не мог забыть… Вздор… Нет, нет…

Мало ли что может быть? – далеко от станции, посылать с прислугой, разве это удобно? Он сам рассказывал, каким был мучеником, когда переписывался с [Волоховой]. Они жили тогда на даче, и ему приходилось писать только тогда, когда жена уезжала в Москву, иначе нельзя было, опасно…

Так и теперь… Бог знает, как там с почтой. Ведь это – не город.

А как хочется ему написать! Мысленно я сочиняю длинные красивые письма, многое даже придумываю, чтобы выходило интересно и разнообразно.

По-моему, это не грешно…

Я люблю его.

21 июня [1907 г

.]. Четверг

Письмо…

Оно пришло в воскресенье 17-го.

Я вернулась из Москвы в каком-то особенно хорошем настроении.

Урока не было298, и я почти все время провела, разбирая дневники и главным образом перечитывая Петербургскую тетрадку299.

Папы не было дома, и я была одна во всей квартире… Я плакала и смеялась, и опять плакала, и дрожала вся, уносясь в эти дорогие воспоминания… И так невыразимо хорошо было…

Никогда еще я не любила его с такой силой и так… как-то сознательно.

Вся разбудораженная, тревожная, счастливая шагала я с поезда домой.

Прихожу, и вдруг мама встречает: а тебе письмо из Новгородской губернии300.

Я чувствовала, как все поплыло перед глазами, ноги подкашивались.

Наконец оно у меня в руках.

Несусь как сумасшедшая с ним наверх, раскрываю конверт дрожащими руками, читаю, читаю, перечитываю, плачу и заливаюсь счастливым смехом, и прижимаю эти дорогие нелепые каракульки, и целую их, целую, и мне кажется, что этот белый листок – «частица его»…

И вот несколько дней прошло, а я все еще не могу опомниться, все еще под обаянием этих чудесных, искренних слов…

Родной мой! Теперь я понимаю его и верю, .

Верю, верю, верю…

Как мне хорошо, как я счастлива.

И какая чудесная, красивая жизнь вокруг.

Почему раньше я не замечала ее, не чувствовала всей этой благодати Божьей…

Как хороша жизнь, как невыразимо хороша!

Как хочется жить!

Он любит…

Он любит…

Мне страшно… Зачем так много мне одной… Все… все, что казалось недосягаемым, – все исполнилось, все есть… За что, за что?!

Господи, не покидай меня, мне страшно!

22 июня [1907 г

.]. Пятница

Сильный ветер.

Хочется мчаться по какой-то широкой гладкой дороге на тройке с бубенцами.

Я верю ему больше, чем себе…

Да, да… больше.

Он всегда гов[орит], что [не договаривает. – зачеркнуто] боится сказать лишнее слово, «не договаривает», а я – я говорю слишком много, больше, чем есть на самом деле. Только вот последнее время, думая об этом часто, я поняла, [как. – зачеркнуто] что есть в моем чувстве к нему известная доля «самовнушения». В Петербурге он как-то говорил мне об этом, но тогда я не поверила, а теперь порой мне кажется, что он прав…

Хотя нет, не знаю…

Сейчас вот опять сомненье…

Нет, во всяком случае – это что-то бесконечно огромное, стихийное.

Ах, если бы он был тут!

Как он мне страшно нужен…

25 июня [1907 г

.]. Понедельник

Очень сильно нездоровится – страшные боли в желудке. Настроение противное, сонное…

Только когда мысли возвращаются к Вас. – душа светлеет и улыбается ясной улыбкой. Милый! Я думаю о нем с такой невыразимой нежностью…

Хочется ласкать его, баюкать его жизнь, вливать в нее свет и радость…