Читаем Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 полностью

Несколько дней тому назад мне вдруг захотелось написать ему – назначить свиданье и поговорить с ним просто, по-дружески.

Господи, хоть бы скорее приехал Вас.

Нет, Болеславский – слишком еще мальчик – таким я не могу увлечься.

20 [августа 1908 г.]

6 часов.

Иду в «Эрмитаж» – в надежде встретить Тарасова и сказать ему, что надо с ним поговорить.

Нет Вас. – и вот лезет в голову всякая дурь.

Опять у меня нехорошо-беспокойно на душе. В таком настроении я делаю разные глупости.

Господи, хоть бы встретить Тарасова.

[Ночью.]

Видела его, но в компании Званцева и Лейна.

21 [августа 1908 г.]. Четверг

Говорят, вчера приехал.

Сегодня в 8 часов репетиция.

Я так волнуюсь – [ужас. – вымарано].

Не могу представить, как я буду играть, если он будет смотреть. А может быть, [он. – вымарано] и не придет.

23 [августа 1908 г.]. Суббота

Очень тревожно за роль372. Костя [К. С. Станиславский] сердится – пьеса подвигается туго373.

Роль затрепалась. Живу на сцене не так хорошо, как раньше – [стесняюсь ужасно. – вымарано].

Беспокойно.

Вчера чуть не ревела на репетиции374.

Вас. в Москве, но в театр не показывается.

24 [августа 1908 г.]. Воскресенье

Говорят, вчера Вас. заходил вечером на репетицию. Несколько моментов было, когда мне казалось, что он в зале. Но я не верила себе. И вот сегодня узнаю, что действительно он был.

Мне так непонятно. [Прийти и не поздороваться, ничего не сказать. – вымарано].

[Господи, как я ничего-ничего не понимаю. – зачеркнуто.]

Он – какой-то [чужой для меня, такой. – вымарано] непроницаемый, как какая-то тайна.

Кулаковский375 сказал Жоржу [Г. Г. Коонену], что Качалов из театра уходит376.

Не верю этому, но есть что-то странное в его отношении к театру – в том, что он совсем ничем не интересуется, не заглядывает на репетиции.

Господи, хоть бы увидать его скорее.

Мне уже теперь все равно – как [и] где мы встретимся. О себе я не думаю. [Я поставила крест. – вымарано].

Но только бы увидать его, убедиться, что он такой же, как был.

Я представляю его [себе чужим – скорбным и тихим. – вымарано].

Я жду и боюсь, и [трепещу от ужаса. – вымарано]… Мне так страшно.

[Труп]. – Вот, вот чего я [жду и боюсь. – вымарано].

Скорее бы, скорее бы увидать его улыбку, его [тихую. – вымарано] ясную, грустную улыбку.

Любимый мой, единственный мой, [не надо смерти. – вымарано].

Все, все зовет к жизни, к радостной и светлой. Надо жить, надо жить!377

Надо собрать всю свою волю, все силы, все устремить к одному – к «радостному [созерцанью и переживанью. – вымарано] жизни во всей ее полноте». – Это его же слова.

Я поставила его карточку на стол и вот вглядывалась в нее…

[И вырвалось из груди – что все… Это все… – вымарано].

Осень.

«Сирени поблекли»378?

Я вспоминаю те осенние вечера, когда мы бродили по тихим переулкам, [тихо. – вымарано] говорили, и листья кружились в воздухе. И была грустная радость и трепетные надежды…

А теперь – [смерть. – вымарано].

Жутко, холодно.

Я не знаю, как жить.

Опять стою я растерянная, [трепетная. – вымарано] перед лицом огромной непонятной жизни, и опять рвется из груди – «Что же надо делать?»

25 августа [1908 г.]

6 часов.

Сегодня бодро у меня на душе.

Была удачная репетиция – нервы встряхнулись, опять хочется работать.

[Мой любимый. – вымарано] – я буду работать, я буду жить.

Ведь он – [последнее. – вымарано] в моей жизни. [Последнее. – вымарано].

Мне так ясно – что любить я уже не могу больше. И его я люблю иначе. Но он – один. [. – вымарано].

28 августа [1908 г.]. Четверг

Мне так грустно сегодня.

Колокола звонят. Вечер тихий, ясный, совсем летний… Небо голубое, без единого облачка…

Так хочется, чтобы кто-то нежный и любящий пришел с тихой лаской и [трепетной радостью осветил душу. – вымарано].

Невероятная пустота внутри меня…

[Меня никто не любит. – вымарано].

Нет человека, который любил бы меня настоящей большой любовью…

Я одна…

Пустая, тупая, [никому не нужная. – вымарано]…

Иногда мне хочется умереть. – [так. – зачеркнуто] я ничего не понимаю.

31 августа [1908 г.]. Воскресенье

5  1/2 часов.

Устала.

Только что с репетиции.

Так ясно и хорошо на душе.

Сегодня в первый раз [за сегодняшний год379. – зачеркнуто] я играла I акт с наслаждением. Завтра генеральная 4-х картин.

Боже мой, Боже мой, – вот как только остаюсь одна, [сейчас же. – зачеркнуто] как только отхожу от театра – [сейчас же мысль возвращается. – зачеркнуто] – опять прежние мысли, былые чувства.

Мучительно недостает чего-то…

Сейчас мне хорошо, – но вот я начинаю думать о Вас. – и [тихая. – вымарано] грусть [звучит в душе. – вымарано] и больно сжимается что-то внутри.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное