Читаем Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 полностью

Вечером 2 и 5 картины. Может быть…

Вчера я была на Комиссаржевской380. Так верила, что он будет. Была суббота.

Увидала родное прекрасное лицо – и [поняла. – вымарано] вот все, все куда-то отодвинулось – и опять – он один.

Смелые мысли у меня в голове.

Мне он принадлежит.

Мне – одной.

Разве это не странно, что я видала его, что я смотрела на него, на этот лоб, глаза, губы – это все мое, мое.

Я люблю его.

Я люблю его, [мне он должен принадлежать. – вымарано].

4 сентября [1908 г.]

11 часов ночи.

Вчера и сегодня были ужасные репетиции.

При Вас. я делаюсь робкой, застенчивой, нелепой, перестаю чувствовать образ. Это ужасно. Вчера меня отпустили с репетиции – сказала, что болит голова.

И Вас., мне кажется, чувствует это «неладное» во мне…

Тяжело. Тоска какая-то в душе. Плакать хочется.

Я была бы счастлива, если бы Вас. ушел из театра.

При нем работать – я не в состоянии.

5 [сентября 1908 г.]. Пятница

12 часов ночи.

Сегодня я чувствую себя бодрее.

[Не надо показывать Вас. своих «стихийных» порывов. – вымарано.]

Вероятно, я его даже не люблю.

6 [сентября 1908 г.]

12 часов ночи.

Сегодня состоялось торжественное открытие филиального отделения381.

Получила свою Джессику382.

Что-то будет. Интересно.

Василий Васильевич [Лужский] бегает от меня. Говорит, что не может спокойно на меня смотреть: его волнует мое лицо, голос, руки…

Что делать?

9 [сентября 1908 г.]

После репетиции I акта.

Так безрадостно, так тупо-тоскливо. Боже мой, хоть бы захворать, пролежать без памяти, – хоть бы умереть на некоторое время.

Не могу я так жить.

Опять терзанье, опять скрежет зубов. Сегодня мы так хорошо говорили с Германовой. И опять у меня к ней – хорошее нежное чувство, думается мне, что и ей тяжело жить, и вот что-то влечет к ней броситься, обнять ее и рассказать ей про свою тоску. Если бы я могла заплакать.

Я думала о возможности дружеских отношений между нами – ничего не выходит. [Он сторонится меня, потому что чувствует то острое. – вымарано], сильное, [что есть в моей душе. – вымарано].

12 [сентября 1908 г.]

Утро.

[Мне. – вымарано]. В душе моей – словно камень, но я хочу быть сильной и гордой. Я напрягаю все силы, всю волю.

Он приходит на репетиции – сидит с кем-нибудь и ни слова не говорит со мной. Я крепко стискиваю зубы, смеюсь и болтаю о пустяках – с кем попало, и в эти минуты чувствую, как каким-то холодком веет от меня. А когда я на сцене, я теряю самообладанье, сердце начинает колотиться, и я чувствую только, что он здесь, он близко, стараюсь почувствовать образ, играть – ничего не выходит, и в душе плачет тупое отчаянье.

Вчера я молилась. Я просила у Николая Чудотворца, чтобы что-нибудь изменилось в наших отношениях – пусть [это будет не любовь – что-нибудь другое. – вымарано], но я не могу жить [без тепла. – вымарано]. В душе моей холод и тьма.

Сегодня целый день проторчала в театре.

Завтра генеральная 5 картин.

Что-то будет. Надо собрать все силы.

Беспокоит горло. Очень осипла.

13 [сентября 1908 г.]

Какое-то хорошее чувство удовлетворенья.

Со всех сторон – похвалы, почти восторженные383. Я нарочно не ходила в антрактах в публику – боялась увидать Вас., но чувствовала

В «Лесе»384 я услышала знакомое покашливанье, и что-то на минуту остановилось и замерло в моей душе, но потом напрягла волю и опять зажила картиной.

Сейчас чувство такой приятной-приятной усталости. С 10 часов утра до 9 вечера я была в театре.

[Строка вымарана.]

14 [сентября 1908 г.]

Сегодня узнала от Кореневой, что Вас. пришел только к «Лесу».

Лучших у меня картин он, значит, не видел.

Ну, что же делать – не везет.

Целый свободный день, и я не знаю, куда себя девать.

15 [сентября 1908 г.]

Сегодня странный тревожный день.

Утром на репетиции «Лазурного»385– я страдала, глубоко и серьезно, и было мне тяжело невыразимо. Чувствовала, что всему конец – [все в прошлом. Остались одни воспоминания. – вымарано].

После репетиции – осталась ждать Костю [К. С. Станиславского], и если бы он не ободрил меня – я бы измучилась. Говорила с ним так просто, хорошо.

Туманно спутанно [говорила. – зачеркнуто] рассказывала ему о своих сомненьях, колебаньях, а он говорил большие хорошие слова – о своей вере в меня.

«Откровенно Вам говорю, что если я примирился с тем, что Гзовской не будет386, то только [потому что Вы в театре. – зачеркнуто] благодаря Вам.

Вы – тот материал, из которого что-то можно сделать». [Вся цитата подчеркнута карандашом, очевидно, позже. Также на этих страницах красным карандашом отметки на полях и в тексте, а вверху листов обозначено]: Костя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное