Бобер тоже считал, осторожно и тщательно, боясь ошибиться. На третий раз он все-таки сбился. Сердце у него оборвалось. До Бобра вдруг дошло: несмотря на все свои труды, он каким-то образом просчитался, и остается только одно: усилием воли напрячь свой бедный мозг и все перепроверить.
– К двум прибавить один будет… не знаю, сколько, – снова сбился он. – Кажется, этого примера мне даже на пальцах не осилить. Тем более что их у меня для решения подобных задач не так уж и много. – Бобер залился слезами, проклиная себя за то, что в школьные годы занимался чем угодно, только не арифметикой.
– Полагаю, эту задачу решить можно, – успокоил его Бойскотт. – Уверен, эту задачу решать нужно. Стало быть, эта задача будет решена! Живо неси бумагу, перо и чернила! – скомандовал он. – Самые лучшие, какие только достанешь!
Бобер тут же достал из портфеля кипу бумаги, кучу перьевых ручек и массу пузырьков с чернилами. В то время как он занимался подготовкой к вычислениям, жутко пресмыкающиеся твари повыползали из своих пещер и, выпучив глаза, уставились на охотников. Бойскотт, поглощенный вычислениями, никого и ничего вокруг себя не замечал. Он держал в каждой руке по перу, покрывал цифрами бумагу и в доступной для Бобра форме вслух излагал суть своих действий.
– Получается Три, – говорил он. – В качестве предмета для дальнейших рассуждений Тройка – вполне подходящая цифра. Прибавляем к ней Семь, затем Десять, после чего умножаем на Тысячу и уменьшаем на Восемь. Потом делим на Девятьсот, Девяносто и Два и наконец вычитаем Семнадцать. Полученный таким образом результат предельно Точен, не подлежит сомнению, является Абсолютной истиной. Я бы с удовольствием растолковал тебе, – продолжал Бойскотт, – какой метод применялся при расчетах. Я и сам-то окончательно разобрался в нем только, когда их производил. К сожалению, у меня на объяснения нет времени, а у тебя мозгов, – нам и без того есть о чем поговорить. Именно сейчас я наконец понял подлинный смысл того, что до сих пор скрывалось за густым покровом тайны. Вот почему я не сочту за труд преподать тебе нечто вроде Урока Естественной Истории.
Бойскотт очень просто и в чем-то даже гениально принялся развивать свою доктрину (позабыв при этом общеизвестные правила приличия, ибо изложение каких бы то ни было взглядов без соответствующей подготовки является одной из причин потрясений в Обществе).
– По характеру Зубзуб является довольно злобной птицей, – начал Бойскотт. – Когда он стал регулярно впадать в ярость, его отношение к одежде дошло до совершеннейшего абсурда: Зубзуб на несколько столетий обогнал высокую (да и низкую) моду всех времен и народов. С другой стороны, он не имеет привычки забывать друзей, безразлично – старых или новых; не требует за свои услуги никакой мзды; и постоянно посещает благотворительные собрания: встанет у дверей в зал и требует пожертвований, хотя сам становиться жертвователем не собирается. И, как показывает практика, ни одно собрание с участием Зубзуба не обходится без жертв.
Зубзуб бывает удивительно мягок, нежен и даже изыскан; если его правильно приготовить, он намного вкуснее баранины, устриц или яиц. По поводу того, где его лучше хранить, мнения расходятся: либо в кувшинах слоновой кости, либо в бочонках красного дерева. Варите Зубзуба в опилках; маринуйте в клею; украшайте светляками и лентами; но имейте в виду: вы обязаны сохранить ему симметричную форму – это основная цель ваших манипуляций.
Бойскотт готов был говорить целые сутки напролет и говорил бы, если бы не почувствовал: Урок пора заканчивать. Тогда он попытался выразить Бобру свое дружеское расположение, но не смог и от наплыва чувств разрыдался. То же самое и Бобер: он бросал на Бойскотта исполненные признательности взоры, более красноречивые, чем даже слезы. Это и понятно: за каких-то десять минут Бобер получил больше знаний, чем могут дать все книги вместе взятые, просиди он за ними хоть семьдесят лет.
Возвращались они, взявшись за руку и лапу. Буйноглас едва не лишился чувств при виде столь благородного поведения своих подчиненных.
– Вот достойная награда за все наши труды! – воскликнул он. – Видно, не зря мы бороздили океан!
Да, не часто увидишь таких друзей (если вообще такие бывают), какими стали Бобер и Бойскотт! С того дня ни зимой, ни летом их поодиночке больше не встречали. А если им случалось поссориться (в жизни ссоры, как это ни прискорбно, – обычное дело), зловещая песня Зубзуба тут же всплывала в памяти обоих, и воспоминание о том славном деле скрепляло их дружбу, словно цементом.
Истерия шестая. Сон Балабола
Искали с наперстками и осторожностью; грозили зубочистками и долговой распиской, преследовали с вилками и надеждой; приманивали улыбками и мылом…