– Ты об этом? Забудь, Исалар, не трать свою жалость на то, что еще не стало человеком. В нем нет ни разума, ни воли, разве не так? В моем саду много прекрасных цветов, срезать которые у меня не поднимется рука, но буду ли я горевать о зернышке, случайно погибшем среди песка?
– Не надо… – слабо повторил Сейн.
Улыбка померкла на лице колдуна.
– Что ты такое говоришь? Разве не за этим ты пришел сюда, разве не этого жаждал? – Он потряс младенцем, будто куклой. – Вот оно, Исалар, вот! Представь, какое могущество ты обретешь! Не отказывайся от него.
– Я сам выберу цену, которую за него отдам. И это не она.
Вассад поднял глаза к потолку.
– О великий малик, за что мне это?! – злился он. – Да определись ты уже, чего хочешь, разорви тебя варан! Зачем столько морочил голову, а? Я прощу тебе слабость, Исалар, но не проси простить тебе такую глупость!
Дальше он ругался на схеотском, борода его взмокла от пота, на шее проступили вены.
– Ты уверен? Я не повторю свое предложение дважды, знай это! Ты так и останешься человеком. Уверен, что этого ты хочешь?
Младенец зашевелился, захныкал тихонько. Сейн не мог оторвать глаз от щуплого тельца. Из него выйдет артефакт, по силе превосходящий все безделушки жрецов. Перстень или, может, новая сумка. Сейну давно нужна новая сумка.
И тогда он вернется в Даферлен и найдет того, кто ему за все заплатит. А при себе у него будет личный демон и юная наложница, которую он посадит на поводок. Придется всегда таскать с собой лезвие, чтобы в любой момент пустить свежую кровь, всего пару капель на перстень или на сумку…
«Иначе останешься человеком». Что может быть хуже?
– Уверен, – сказал Сейн и услышал, как за спиной сплюнула старуха.
Вассад разочарованно вздохнул и взялся за кинжал.
– Будь по-твоему.
– Что ты делаешь?!
Лезвие замерло в дюйме от шеи младенца.
– Он все равно обречен, – резко ответил колдун. – Скоро ихса выпьет его душу досуха и уйдет, оставив пустышку.
– Должен быть способ…
– Не знаю, мне какое дело? Если моя кровь в нем окажется сильнее, выживет… Лишняя морока.
– Нет, Вассад, вспомни, что ты мне обещал. Ты хотел вернуть долг жизнью своего сына? Так я принимаю плату. И распоряжаюсь ею: пусть живет.
Колдун припек взглядом не хуже печного горнила. Затем спрятал кинжал и всучил ребенка, как куль с тряпьем. Вышел, не сказав ни слова. Его мать, плотнее натянув на голову платок, последовала за ним.
Сейна трясло. Он медленно спустился по лестнице, протирая стену плечом и не различая ступеней. Вдохнул полной грудью ночной воздух.
И тогда младенец заплакал у него на руках.
В море
– Так ты чародей, говорят? А мантия твоя где?
– С чего взял?
– Так пацан, что с тобой шлялся, болтал в порту. Таким же крысенышам хвастал, какие у него друзья важные. – Крепкий матрос устроился на туго свитой баранке из канатов и запустил палец себе в ухо.
Скрипели над головой доски палубы, пахло соленой рыбой, чадил фитилек дешевой свечи. Дюжина голов повернулась к Сейну.
– А правду говорят, – не унимался матрос, – что вы свои заклинания только с пустыми яйцами можете читать? Вроде как, если в штанах горит, то и чародейство так себе выходит. Ты для этого бабу с собой таскаешь, шоб не руками справляться? А, чародей?
Сейн метнул взгляд в угол, где сидела Марго, но ничего не дрогнуло на ее бледном лице. Смешки моряков разлетелись по трюму, звонким бисером заскакали по днищу корабля, но ни один не попал в королеву.
– Я покажу, чем занимаюсь, – сказал он ровным тоном, открывая сумку. – К примеру, это зелье. Вы разведете его в бочке воды и можете забыть о цинге. Или вот эта мазь, она греет мышцы и рассасывает синяки. Или вот этот порошок… Возьми, глянь поближе.
Словоохотливый матрос принял из его рук закупоренный пузырек с мелкой серой пылью, встряхнул, рассматривая на свет.
– Его я использую в составе других зелий, куда более сильных. Легкий, как пудра, – знаешь, что это? Вдохнешь такой по неосторожности, скажем, пока спишь, и не заметишь. А наутро глаза откроешь и поймешь, что больше ни с бабой не сможешь, ни руками справиться. Вообще ничего не сможешь. Так и будешь под себя до конца дней ходить.
Взгляды алхимика и матроса встретились.
– Смотри не разбей.
Корабль качнулся сильнее, дрогнули поеденные солью пальцы, сжимающие пузырек. Тихо стало в трюме.
– Ты чего это удумал? – едва слышно спросил матрос, тараща глаза. – Кого пугать взялся?
Свист боцманской дудки, казалось, ввинтился прямо в макушку, заставил втянуть головы в плечи.
– Кончай балаган! – Боцман спустился в трюм по скрипучей лестнице, откашлялся в кулак и обвел моряков угрюмым взглядом. – Тебя, алхимик, если обидит кто, так ты прямо говори, а не за сумку свою хватайся. Нечего злобу под парусом копить. Один затаит, вся команда поплатится. А ты, – он ткнул дудкой в матроса на канатах, – ты бы лучше так ретив со щеткой был, чем с болтовней. Язык тебе с птичьим дерьмом не поможет.
– А пусть попробует! – выкрикнул кто-то из матросов, и остальные поддержали шутку нестройным гвалтом.
– Так интересно же, как у них там все устроено, – рассеянно буркнул тот. – Я ж так, хохмы ради. Мир, чародей?