АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино

— Я чувствовал, что там произошла трагедия. Я почувствовал, что у меня нет выбора, потому что смерть накатывается на меня, проходит сквозь меня. За всё время, пока я работаю в документальном кино мне никогда не приходилось снимать такие страшные события. Мне не нравится наблюдать такие моменты реальности, когда ты ничего не в силах контролировать. Поймите, я люблю работать с реальностью, но стараюсь как-то регулировать процесс. А тут события всецело подчинили меня себе. Я провел на корабле целый месяц, мы провели много спасательных операций, каждый день вытаскивали кого-то из воды. Это вообще-то стало рутинной работой. И вот я решил, что мне надо попасть на борт лодки с мигрантами в открытом море. Думаю: «Посмотрим, что там произойдет». И вот показалась эта лодка, а там — тела умирающих людей, и я видел эти тела, одно за другим. А потом мы обнаружили, что трюм стал могилой: там теснились пятьдесят человек, сто пятьдесят человек, и все они отравились газом — выхлопными газами от двигателя. Настоящая душегубка, понимаете? И я сказал себе: «Я должен это снять — рассказать миру, что здесь творится». Снял, а потом уже не мог больше ничего снимать… И я сказал: «Всё, перехожу к монтажу: больше не могу снимать». На этом фильм для меня закончился.

— Значит, эта трагедия на Лампедузе — отправная точка для фильма?

— Нет, это финальная точка фильма. Обычно люди начинают с трагедии и ничего, кроме трагедии, не описывают. А я начинаю с картин Лампедузы, когда там было пустынно, и очень-очень медленно подбираюсь к трагедии. Эта работа заняла у меня один год. Столько я прожил на Лампедузе. В течение трех или четырех месяцев, пока я жил на Лампедузе, там ровно ничего не происходило. И я использовал это время, чтобы поближе узнать остров, его жителей. Индивидуальность острова — вот что я хотел постичь. А индивидуальность Лампедузы очень четко выражена. Я спрашивал себя, почему этот остров принимает всех, кто прибывает, людей разных вероисповеданий. И я нашел ответ: жители Лампедузы — рыбаки, а рыбаки принимают всё, что принесут им морские волны. Это мировоззрение очень заметно чувствуется. Ну а потом стал снимать тех, кто прибывает на остров, снимать в антикризисном центре, затем отправился к лодке с мигрантами, совершил морское плавание, чтобы понять, что там происходит. И тогда-то я стал очевидцем трагедии.

— А как вы нашли мальчика, который стал героем фильма?

— Это вообще первый человек, с которым я познакомился на Лампедузе, в первые же дни после приезда. И я в него просто влюбился, моментально: мальчик необыкновенный. И я понял, что он попадет в мой фильм, правда, не подозревая, что он займет в фильме столь важное место. Весь мир, события, друзья, враги, равнодушный взгляд мальчика на телеэкран — всё это элементы, из которых мы состоим. Дело в том, что мы здесь сталкиваемся с чем-то новым, совершенно неведомым для нас. И поэтому мы должны познать это так, как ребенок познает жизнь, во всей ее неприглядности. И равнодушный взгляд мальчика: ну, вообще-то все мы равнодушно смотрим, такие у нас глаза, когда мы сталкиваемся с трагедией, которая разворачивается прямо перед нами.

— Скажу вам странную вещь, у меня даже язык не поворачивается это выговорить, но мне показалось, что ваш фильм в то же самое время глубоко оптимистичный.

— Он оптимистичный, поскольку, думая о погибших, можно предположить, что столь ужасающее зрелище заставит людей наконец-то что-то изменить. Столкновение с трагедией действует сильнейшим образом на каждого из нас. И поэтому я надеюсь, что, посмотрев этот фильм, мы не станем равнодушно переключать телевизор на другие каналы, а посмотрим друг другу в глаза. Когда мы впервые видим людей, которые сходят с лодок, когда впервые заглядываешь им в глаза, это действует очень мощно. Человек смотрит на меня, смотрит с борта лодки, это оказывает сильнейший эффект.

— Вы также рассказываете о людях, которые ведут себя просто героически. Они спасают людей, они способны что-то предпринять.

— Но это капля в море. Понимаете, мы спасаем утопающих из воды, но на самом деле мы должны бороться с ужасными условиями, которые вынуждают их уезжать из Ливии, из Эритреи, отовсюду. Мы должны положить этому конец. Нельзя допускать, чтобы так всё и продолжалось. Тридцать тысяч человек погибло, сорок тысяч, мы теперь даже не знаем числа погибших. После Холокоста это одна из величайших трагедий в истории Европы, но теперь-то мы в курсе происходящего, наш долг — предотвратить новые трагедии. Политики обязаны что-то предпринять.

— Как вы сами думаете: чья в этом вина?