Аллея кошмаров

Потом в дверном проеме возникла еще одна фигура. Мужчина, крупный, в легком костюме из серой фланели, со шляпой-панамой в руках. Черный силуэт, подсвеченный солнечными лучами из веерного окна над дверью. Разворот широких плеч свидетельствовал о самоуверенности и властности. Этот человек владел землей, зданиями, сооружениями, всевозможной техникой и инструментами. И людьми. На темном овале лица по-совиному сверкнули два круглых пятна – свет оранжереи отразился от стекол очков без оправы, когда гость повернул голову, шепотом обратился к Прескотт, а потом уселся в заднем ряду, отодвинув стул, чтобы дать место длинным ногам.

Преподобный Карлайл перевел дух и уставился на Библию в золоченом переплете.

– Друзья мои, внемлите моему рассказу. Жил да был человек, который пошел сражаться на фронтах мировой войны. Однажды ночью его с приятелем отправили в разведку, на ничейную землю, и тут из вражеских окопов вылетела осветительная ракета и озарила все вокруг. Он взмолился, как Давид, «укрой меня от врагов души моей, окружающих меня[53]», и, оттолкнув своего спутника, спрятался в воронку от снаряда, а немецкие пулеметы начали поливать округу смертоносным огнем.

Эзра Гриндл рассеянно обмахивался шляпой.

– Оставшийся без укрытия солдат упал, сраженный вражеской пулей, но прежде, чем угасло зловещее сияние осветительной ракеты, тот, кто прятался в воронке, заметил презрительный, обвиняющий взор друга. Прошли годы. Уцелевший солдат стал уважаемым человеком, отцом, столпом общества, но в глубине его души таилось неизгладимое воспоминание о немом укоре в глазах товарища.

Шляпа замерла.

– Недавно этот человек заинтересовался спиритуалистическим откровением и начал посещать церковь в городе на западе страны, где проводит службы один из моих друзей-медиумов. Там ему удалось установить контакт с тем, кто погиб из-за его трусости. И знаете, какими были первые слова духа погибшего, обращенные к страдальцу, осознавшему свою вину? «Ты прощен». Представьте себе, друзья мои, какого блаженства преисполнилось измученное сердце, когда невыносимое бремя вины улетучилось и впервые за долгие годы человек ощутил себя свободным от тяжкого гнета и возрадовался солнцу, и легкому ветерку, и рассветным птичьим трелям.

Гриндл подался вперед, одной рукой вцепился в спинку стула впереди. Миссис Прескотт зашептала что-то ему на ухо, но он словно бы не услышал, напряженно внимая человеку за кафедрой, человеку в белом льняном костюме и черном жилете священника, человеку, чьи золотистые волосы сверкали в лучах летнего солнца, человеку с сияющим золотым голосом.

– Возлюбленные мои друзья, нам с вами не нужно ждать Господнего прощения. Разве можно согрешить против ветра, веющего над полями колосящейся пшеницы? Разве можно обидеть сладкий аромат сирени, разливающийся по саду в весенних сумерках, или синеву осеннего неба, или великолепие звездных россыпей темной зимней ночью? Нет, нет, друзья мои. Мы грешим против людей. А человек в потустороннем чертоге души говорит нам нежно и ласково: «Ты прощен, возлюбленный мой. Когда ты будешь с нами, то сам все это поймешь. А пока ступай, осененный нашей любовью, возрадуйся нашему прощению и черпай силы в нас, вечно живущих под сенью Его священной длани…»

В глазах проповедника блеснули слезы, прочертили сверкающие дорожки по щекам. Он умолк, торжествующе, будто император на колеснице, замер за кафедрой и возвестил:

– Помолимся!

На самом последнем ряду человек, всю жизнь боровшийся с конкурентами, дававший взятки конгрессменам, разгонявший забастовки, нанимавший громил и штрейкбрехеров, обманывавший акционеров и основывавший дома призрения для одиноких матерей, закрыл лицо руками.

– Ваше преподобие, говорят, вы исторгаете голоса из труб.

– Я слышал трубный глас. Сам я никаких голосов не исторгаю, они раздаются по своей воле. Медиумические способности либо естественный дар, либо обретаются смиренным ревностным служением, учением и терпением.

Сигары обошлись Стэну в двадцать долларов. Он небрежно подтолкнул коробку к гостю, поднес зажигалку к кончику его сигары, а потом закурил сам.

Гриндл дважды затянулся, выпустил дым из ноздрей, одобрительно кивнул и откинулся на спинку кресла.

Притворившись, будто только что вспомнил о неотложном деле, Стэн извинился и, оставив Гриндла наслаждаться сигарой, сделал несколько пометок на настольном календаре, быстро поговорил по телефону, а потом с понимающей улыбкой обернулся к гостю.

– Меня не интересуют трубы в вашем доме, – заявил Гриндл. – Я хочу, чтобы это произошло в моем.

Проповедник сурово взглянул на него:

– Мистер Гриндл, спиритические феномены – не представление. Это свидетельство духовной веры. Невозможно предсказать, где и когда они возникнут. Они не посещают дома из уважения к их обитателям. Души, освобожденные от бренного существования, могут явиться в скромную обитель работника, не отдавая предпочтения роскоши, образованию или сословным привилегиям.

Гость кивнул: