Аллея кошмаров

– Да ничего с ней не случилось! Я ей в ухо дал, она быстро оклемается. А если не придет в себя, то пусть клиент поволнуется, что с ней делать. В общем, если она улизнет, то отправится прямо домой, меня дожидаться. Ну, ей долго ждать придется. Я уже припрятал свой чемодан в камере хранения на вокзале. Там документы на новое имя и все остальное. Жаль, Молли не догадается шантажировать клиента: заявить, что он во время сеанса пытался над ней надругаться, и потребовать платы за свое молчание. Эх, надо было мне раньше об этом подумать, ну да ладно. Я пошел.

Он взял Лилит за подбородок, поцеловал ее, но губы были холодными, как камень. Он посмотрел ей в глаза.

– Мы с тобой надолго расстаемся, детка.

Она встала и подошла к нему.

– Стэн, не пиши мне. И не напивайся. Можешь пить успокоительное, но не спиртное. Обещаешь?

– Обещаю. А ты будешь мне писать?

– Чарльз Беверидж, до востребования, Йонкерс.

– Поцелуй меня.

На этот раз ее губы были теплыми.

В дверях он обнял ее, погладил грудь и снова поцеловал. Внезапно он отстранился и с тревогой спросил:

– Погоди-ка, он ведь задумается, кто мне рассказал про аборт. И сразу вспомнит тебя, явится к тебе с обвинениями. Слушай, нам обоим надо уносить ноги.

Лилит коротко рассмеялась – два «ха!», пронзительных, как лисий лай.

– Он не подозревает, что мне об этом известно. Я догадалась, исходя из того, чего он мне не говорил. – Ее глаза насмешливо блеснули. – Не учи ученого, любовничек. Лучше скажи… – Рука в черной перчатке легла ему на локоть. – Скажи, как тебе удалось качнуть весы?

Он усмехнулся и, выходя за порог, бросил через плечо:

– В Йонкерсе расскажу.

Такси брать нельзя. Таксисты запоминают пассажиров. Подземкой до Центрального вокзала. Медленным шагом, не торопясь, дойти до ближайшего выхода. Сто пятьдесят тысяч. Господи, да я сам могу нанять целую армию охранников.

В подземном туалете он открыл саквояж, вытащил свежую рубашку и легкий костюм. В саквояже была бутылка «Хеннесси». Он открыл ее, сделал глоток.

Сто пятьдесят тысяч. Прямо на нижнее белье он надел жилет с двенадцатью карманами, потом взял пачку денег – капля в море! – заработанных спиритическими сеансами. Надо взять пятидесятидолларовую купюру и несколько двадцаток, а остальное спрятать.

Сняв резинку с толстой пачки, он взял верхнюю банкноту – пятьдесят долларов. Под ней оказалась долларовая купюра. И следующая тоже была достоинством в один доллар. Странно. Он не использовал для приманки мелкие банкноты. Может, в кабинете Лилит он случайно добавил к пачке свои карманные деньги? Долларовые бумажки?

Он перебирал купюры одну за другой, повернулся так, чтобы свет над раковиной падал на деньги, и начал снова их рассматривать. В пачке была только одна пятидесятидолларовая банкнота, верхняя. Все остальные – по доллару.

У Стэна зачесались брови. Он вжал костяшки пальцев в лоб. От рук пахло деньгами и легким ароматом духов – от тех банкнот, которых касались женские пальцы.

Великий Стэнтон отхлебнул бренди и осторожно сел на белый табурет. Что произошло? Он пересчитал деньги в пачке – триста восемьдесят три доллара. А было одиннадцать тысяч. А еще добыча… О господи!

Он выпустил пачку из рук, схватил коричневый конверт и торопливо надорвал его, порезав большой палец о край бумаги.

За дверью послышались шаги, в просвете над полом показались белые полотняные штанины служителя.

– Сэр, у вас все в порядке?

– Да, да.

В этой пачке должны быть пятисотенные купюры…

– Голова не кружится, сэр?

«Боже мой, да оставь ты меня в покое!»

– Нет, я прекрасно себя чувствую.

– Вот и славно, сэр. Мне что-то послышалось, вроде бы как у кого-то приступ. На прошлой неделе тут одному господину стало плохо, судороги начались, мне пришлось подлезть под дверь, чтобы ему помочь. Он поранился так, что уборщиков вызывали, чтобы тут все подтерли. Столько кровищи было!

– Ох, ради бога, дайте мне одеться!

Стэн поднял с пола долларовую бумажку и сунул под дверь.

– Благодарствую, сэр. Премного благодарен.

Стэн разорвал конверт. Долларовые бумажки!

Второй конверт был плотнее, его пришлось раздирать зубами. В толстой пачке тоже были долларовые бумажки.

Проповедник церкви Вышнего Благовеста скомкал их в кулаке и уставился на черные полоски кафельного пола. Из груди вырвался хриплый стон, похожий на громкий кашель. Стэн поднял кулак с зажатыми в нем деньгами и дважды стукнул себя по лбу. Швырнул деньги в угол и до отказа отвернул оба крана. Под шум хлынувшей воды он дал себе волю: окунул голову в раковину и заорал во все горло – пузырьки воздуха уносили звук мимо ушей, на поверхность бурлящей воды. Стэн орал, пока не заболела грудь. Он уселся на пол, заткнул рот полотенцем и начал рвать ткань зубами.

В конце концов он поднялся, взял бутылку бренди и пил, пока хватало воздуха. Подсвеченное зеркало безжалостно отражало всклокоченные волосы, покрасневшие глаза и перекошенный рот. Раны Господни!

Кукла. Большое надувательство.

Он стоял, пошатываясь. Мокрые пряди липли ко лбу.

– Садитесь, мистер Карлайл, – сказала доктор Риттер.