Кристина и я не разговариваем, но я знаю мы чувствуем себя одинаково, зацикленные на Юрае, на его последнем вздохе. Мы делаем это у смотрового окна, рядом с комнатой Юрая, и Эвелин здесь - Амар подхватил ее вместо меня, несколько дней назад. Она пытается дотронуться до моего плеча, но я отдергиваю его прочь, не желая, чтобы она меня успокаивала.
Внутри комнаты, Зик и Ханa стоят по обе стороны от Юрая. Хана держит его за руку, и Зик держит другую. Доктор стоит возле монитора, и протягивает буфер обмена, не Хане или Зику, а Дэвиду.
Сидя в своем кресле. Скрючившись, и ошеломленно, как и все остальные, кто потерял свои воспоминания. ―Что он там делает?‖ Я чувствую,как все мои мышцы, кости и нервы горят.
―Он по-прежнему технически лидер бюро, по крайней мере, до тех пор, пока они его не заменят",‖ Кара говорит, что из-за меня. ―Тобиас, он не помнит ничего.
Человек, которого ты знал, больше не существует; он, как мертвый.Этот человек не помнит как убивать-" "Заткнись!" Огрызнулся я. Дэвид передал буфер обмена и повернулся, подталкивая себя к двери. Дверь открывается, и я не могу себя остановить - я бросаюсь на него, и только крепкие руки Эвелин останавливают меня от того, что я сверну ему шею. Он бросает на меня странный взгляд и загоняет себя в коридор, я пытаюсь оттолкнуть руки своей матери, обвившиеся вокруг моих плеч.
―Тобиас, - говорит Эвелин. ―Спокойно.
Сядь."
―Почему никто не запер его?‖ Я требую, в моих глазах слишком темно, чтобы разглядеть что-либо.
―Потому что он по-прежнему работает на правительство‖, - говорит Кара. ―Просто потому, что они объявили это несчастным случаем, не означает, что они нас всех уволили.
И правительство не собирается запереть его только потому, что он убил повстанца под принуждением."
"Повстанец," Я повторяю. "Это всё, что она сейчас?"
"Была", говорит Кара тихо. "И нет, конечно нет, но это то, что правительство видит в ней".
Я собираюсь ответить, но Кристина прерывает меня. "Ребята, они делают это."
В комнате Юрая, Зик и Хана соеденили свои свободные руки над телом Юрая. Я вижу, как губы Ханы двигаются, но я не могу сказать, что она говорит - разве у бестрашных есть молитвы за умирающих?
В Отречении реагируют на смерть тишиной и услугами, а не словами. Я вижу, что мой гнев угасает, и я потерян в приглушенном горе снова, на этот раз не только из-за Трис, но и из-за Юрая, чья улыбка отпечаталась в моей памяти. Брат моего друга, и мой друг тоже, хотя и не достаточно долго, чтобы его юмор срабатывал на мне, не достаточно долго.
Доктор поворачивает несколько выключателей, его буфер обмена прижат к животу, и машины останавливают дыхание Юрая. Зик трясет его за плечи, и Ханна сжимает его руки крепко, до тех пор, пока ее костяшки не становятся белыми.
Затем она говорит что-то, она опускает свои руки и отходит от тела Юрая. Отпуская его.
Я отхожу от окна, идя первым, а затем бегу, проталкивая себе путь по коридорам, небрежный, слепой, пустой На следующий день я взял грузовик из корпуса. Люди все еще приходят в себя от потери памяти, потому никто не пытался меня остановить. Я еду через железнодорожные пути в направлении города, и глаза мои блуждают по горизонту, но на самом деле не обращают внимание ни на что.
Добравшись до полей, которые отделяют город от внешнего мира, я давлю на педаль газа.
Грузовик мнет высохшую траву и снег под его шинами, и вскоре земля сменяется тротуаром сектора Отречения, и я едва ощущаю течение времени. Улицы все те же,и мои руки и ноги знают, куда идти, даже если мой разум не помогает мне в этом. Я останавливаюсь около дома, возле знака " стоп", с потрескавшейся центральной дорожкой.
Мой дом.
Я иду через переднюю дверь и вверх по лестнице, все с тем же приглушенным чувством в ушах, как будто я нахожусь далеко от этого мира. Люди говорят о боли горя, но я не знаю, что они имеют в виду. Для меня, горе это разрушительное онемение, каждое моё ощущение притупляется.
Я прижимаю ладонь к панели, закрывающей зеркало наверху, и отталкиваю ее в сторону.
Несмотря на оранжевый цвет заката, расплывающегося по полу и освещающего мое лицо снизу, я никогда не выглядел бледнее; круги под глазами, никогда не были более выраженными. Я провел последние несколько дней где-то между сном и бодрствованием, не вполне в состоянии справится с обоими крайностями.
Я втыкаю машинку для стрижки волос в розетку около зеркала. Правый предохранитель уже на месте, поэтому все, что мне нужно сделать, это запустить ее в волосы, загибать уши, чтобы защитить их от лезвия, повернуть голову, чтобы проверить мою шею на наличие мест, которые я, возможно, пропустил. Остриженные волос падают на мои ноги и плечи, вызывая зуд там, где волосы соприкасаются с голой кожей.
Провожу рукой по голове, чтобы убедиться в гладкости, но мне на самом деле не нужно проверять. Я научился всему сам когда был маленьким.
Я долго смахиваю волосы с плеч и ног, а потом собираю их в совок. Закончив, я снова стою перед зеркалом, и я вижу края татуировки, пламени Бесстрашных.