– Причины этому две. Во-первых, я бы ничего не делал, потому что остерегался бы всех и спокойно ждал, когда обо мне забудут. И во-вторых, потому что не знал бы, что, собственно, делать с этим золотом.
– Вы шутите? – удивляется Жозеф, представляя, на что мог бы пустить такую сумму.
– Напротив, я совершенно серьёзен. Как распродать четыре с половиной тонны золота? Не так давно в Версальский зверинец доставили двух индийских слонов, каждый подобного веса. И, смею вас заверить, незаметным их прибытие не было. О них говорили повсюду.
– Ну а потом?
– Что – потом?
– После ничегонеделания…
– Что ж, потом…
Амурель задумался.
– Я бы ждал покупателя, который избавит меня от этого золота.
– Кто он?
Какое-то время Амурель молчит, потирая ловкие цирюльничьи руки: игра его явно забавляет.
– Я вижу в этой роли лишь такого человека, для кого это золото было бы каплей в море. Такого, через чьи руки каждое утро проходят миллионы, пока он завтракает кофе с булками. Скажем, сборщика налогов, откупщика вроде господина де Суси, который в эту пятницу будет в Рошфоре. Я ведь уже упоминал, что итальянская труппа даёт там «Служанку-госпожу» Перголези?
– Не помню.
– Несколько лет назад господин де Суси скупил бы четыре с половиной тонны золота не раздумывая. И внимания это привлекло бы не больше, чем если б он сменил пуговицы на кюлотах.
– Повторите, как его зовут, – просит Жозеф.
Гастон Амурель глядит на парнишку с подозрением.
– Юноша, если в вашей комнате на пятом этаже спрятан золотой слон, прошу меня предупредить.
Он долго смеётся своей шутке.
– Так вот, – успокаивается он, – тот самый откупщик, господин де Суси, в пятницу вечером будет в рошфорском театре. Из имения Суси это сто льё езды, не меньше. Если хотите, я отдам вам мои два места на эту оперу. У меня разболелась поясница, и, хотя Рошфор не так далеко, дороги я не вынесу. Можете сводить в театр свою невесту. У вас ведь есть невеста, Март?
– От мест не откажусь.
– Ага, вот видите – значит, невеста есть! Как её зовут? Артемида? Азалия? Как бы то ни было, не пытайтесь продать вашего золотого слона господину де Суси: говорят, он промотал состояние. Его разорила одна танцовщица из оперы.
Гастон Амурель вдруг обрывает себя с задумчивым видом.
– Подозреваю, что и нынче в театр он едет ради молоденькой итальянской певицы, которая играет Серпину.
Он постукивает по столу ногтями и пронзительно напевает:
–
Всю следующую ночь, глядя в потолок своей комнатушки, прислушиваясь к шагам ночных гуляк по мостовой Масляной улицы, Жозеф Март продумывает дерзкий план, на который его вдохновила последняя газета цирюльника.
25
Полёт платка
Жан Ангелик стоит перед фасадом рошфорского театра. Очередь из карет растянулась по Литейной улице до самой главной площади. Останавливаясь на миг, они высаживают на мостовую зрителей в вечерних туалетах. Ещё светло. Ангелик наблюдает это состязание в изысканности с некоторым беспокойством. Сам он не слишком-то свеж. Сорок километров, отделяющих Рошфор от Ла-Рошели, он ехал три с половиной часа. При том, что взял весьма дорогое место в дилижансе, чтобы не помять в пути платье. Он нервно одёргивает кружевные манжеты, торчащие из рукавов его камзола.
Всё началось накануне, когда под дверью послышалось что-то похожее на вздох. В зазор под ней проскальзывает конверт. Ангелик подбирает его, потом из любопытства открывает дверь. На лестнице никого. Он выглядывает в окно. Двор доходного дома пуст. Посыльный неуловим, как сквозняк. Ангелик разглядывает конверт, запечатанный чёрным сургучом.
Внутри – театральный билет: «“Служанка-госпожа”, Джованни Перголези, интермеццо в двух частях».
Он вертит картонку в руках. Спектакль дают завтра, в театре Рошфора. Ангелик думает, что вышло недоразумение, однако на конверте его имя. Кому ещё он может быть адресован? Его соседке по этажу, капральской вдове, которая из музыки разбирается только в барабанном бое?
Двумя пальцами он осторожно вынимает из конверта другой листок, гораздо тоньше. Записка фиолетовыми чернилами, всего в несколько строк:
Подписи на записке не было.
Вот Ангелик уже переходит улицу, огибая кучки лошадиного помёта на мостовой. Он проходит меж двух экипажей, поднимает глаза на здание театра. На балкончике над входом, продолжающем просторное фойе второго этажа, дамы беседуют на свежем воздухе. Первые дни лета. Даже ветер, поднявшийся от вод Шаранты, будто жжётся. Под общие вскрики он выхватил у кого-то на балконе ленту из причёски.