Альма. Неотразимая

Она говорит и по-французски, и на многих других языках. Умеет петь, скакать верхом, попадать в голубей на лету, бегать по крышам, ползать по снастям среди парусов, сиять или таиться, перечислять все существующие сорта хлопка, считать, вытаскивать телегу из грязи или из снега, но как бы хотела она ничего этого не уметь и оставаться девочкой, которая по настороженному бегу зверей в саванне узнаёт, что начался сухой сезон, или, лёжа с закрытыми глазами, чувствует, как родители встали среди ночи и, взявшись за руки, идут смотреть на звёзды.

Вот и всё, что она хотела бы знать.

Альма толкает дверь. Она идёт к фонтану.

– Альма?

Ноэль Вандом вышел следом. Он тоже в одеяле, под которым почти не одет. Они одни на площади, не считая треска сверчков и трепета воды в фонтане.

– Я испугался, что вы уйдёте, – говорит Вандом.

– Вы должны были отвезти меня в Англию.

– Я сдержу слово, Альма. Нужно было дождаться, когда потеплеет. Вы по-прежнему мне нужны. Если всё кончится, я останусь ни с чем. Я больше не могу чинить инструменты.

– Знаю.

Она догадалась о его тайне. Ноэль Вандом скрывает от товарищей, что у него ухудшается зрение и он уже почти ничего не видит.

– Вы поэтому остаётесь? – спрашивает он.

– Нет.

Он оборачивается. Боится, что их услышат. Но за ними следит лишь пара десятков сидящих на пенном фонтане колибри. Они спрятались в нишу за струйками воды.

– А что Ливерпуль? – спрашивает Альма.

– Пойдёмте. Холодно.

Ноэль Вандом удаляется. Альма следит за его решительной походкой. Идёт он не в ту сторону. Она бежит за ним бесшумно, босиком. Берёт под руку. Они делают большой крюк. Вокруг спящий город. Наконец они возвращаются к трактиру.

Под арками у входа их ждёт писавший письмо незнакомец. Он знает, что прав, вверяя им судьбу возлюбленной: его не подведут эти бродячие музыканты.

42 Париж

Месяц спустя в самом сердце Парижа, в двух шагах от Лувра, под аркадами Пале-Руаяль, там, где лавка мороженщика Корацци, собирается толпа. Она всё растёт, понемногу смещаясь. Все выходят из лавок, взглянуть, что происходит. Любопытные встают из-за столиков на террасах, кто-то забирается на садовые стулья. С балконов на четвёртом этаже должно быть видно, как мужские шляпы и дамские зонтики синхронно поворачиваются под цветущими каштанами. Час дня. Подбегают юноши, игравшие в бильярд в Голландском кафе. Кормилицы спешат из дальних уголков сада, побросав коляски, за которыми смотрят.

В центре всеобщего внимания – девушка с румянцем на щеках, которая только что вышла из ателье Филидор. За миг до этого она спустилась по узкой винтовой лестнице со второго яруса, где ею занимались сёстры Филидор, известные модистки. Она миновала нижний зал под гордым взглядом шествующей за ней следом низенькой женщины, словно взирающей на собственное творение. Стоило этой шестнадцатилетней девушке показаться на улице, как все глаза устремились на неё.

Кто она? Почему мы до сих пор не были с ней знакомы?

В Пале-Руаяль, о котором все только и говорят благодаря новшествам, предпринятым здесь двоюродным братом короля, с утра до ночи что-нибудь да происходит, так что привлечь внимание на этом островке вседозволенности не так-то просто.

– Посмотрите, как они тянутся за вами: точно чайки позади рыбацкой лодки! – шепчет низенькая женщина своей подопечной.

После двух часов, проведённых у сестёр Филидор, девушку не узнать. Её платье – чудо ошеломительной простоты: светло-сиреневая тафта с полупрозрачным жакетом-карако и никаких фижм под юбкой. Через несколько дней знаменитый «Вестник новой моды» напишет об этом явлении так: «В нашем французском языке нет нужного слова, чтобы обозначить то, что не “вошло в моду” и не “вышло из моды”, но опережает её, являя нам завтрашнюю красоту. Вот что та незнакомка из Пале-Руаяль…» и т. д.

– Я ни о чём таком не просила, – цедит девушка сквозь зубы. – Из-за вас я осталась без гроша, хотя мы прибыли всего три дня назад.

– Этим вечером нас ждёт битва в мире обличий, так что вам нужно быть во всеоружии. К слову об оружии, артиллерия у вас что надо, Амелия. Что ни взгляд – тридцатифунтовое ядро!

Мы с первых слов узнали цветистый язык мадам де Ло и трудный нрав вцепившейся ей в руку Амелии Бассак.

Обе не изменились.

Хотя и прошли вдвоём через многие штормы. Лишившись сперва наследства, а после – прибыли от последнего снаряжённого Бассаками судна, Амелия вынуждена была отложить свои мечты и всё переустройство имения. Она видела, как над «Красными землями» сгущаются тучи. Расчёты её подтвердились в точности. Нельзя было вести дела как прежде, без серьёзных вложений, которые она теперь не могла себе позволить. Год для сахарного тростника выдался ужасный. А для ста пятидесяти рабов – и того страшнее. Но Амелия предвидела, чем дело кончится: во время сбора мельница не поспевает перерабатывать урожай, в итоге – сахар плохого качества, смехотворная цена, полное отсутствие прибыли.