Альма. Неотразимая

Я пишу вам при свете свечи, сидя в трактире на Травной площади, где проведу эту ночь. Площадь, должно быть, уже пуста. Но вчера она до самой полуночи была полна народу, точно во время ярмарки. Однако не было на ней ни базара, ни крестного хода, ни эшафота. Всего лишь трактирщик Шассань устраивал музыку в честь именин своей невесты из Марселя, на которой он женится летом. Ей двадцать, ему пятьдесят пять. Он не знает, чем её поразить. Праздник проходил внизу, в общем зале. Я готовился посмеиваться над сельским оркестром, ведь, как и вы, слышал в наших садах и в личном театре королевы лучших музыкантов.

Но, мадемуазель, я не смеялся. И даже сейчас, спустя два часа, мне больно моргать из-за высохших на веках слёз. Сперва вышли четверо музыкантов. Виолончель – почтенный мужчина по имени Ноэль Вандом. На всех были костюмы чёрного полотна, удобного тем, что незаметна штопка. Уже год они колесят по французской глубинке. Играют по селениям, а иногда и на крупных фермах. Они встретили в пути самую суровую зиму, какую помнит этот край. Старый альтист рассказал мне, как в предгорьях Юры они застряли на десять дней из-за снега. Не стану утверждать, будто они могут притязать на уровень камерного квартета королевы. Скажу одно: когда они берут в руки инструменты, то играют не для монарха, не для слушателей и даже не для самих себя. Они играют для той, что появляется в последний миг и начинает петь. Никто не помнит толком, что именно она пела, но мне не хватит этих трёх почтовых листов, чтобы описать её голос.

Через пять минут в зале трактира, рассчитанном на полсотни человек, уже были все сто. Весь город сбежался на площадь и под арки ближайших домов, чтобы ловить летящие из открытых окон звуки сквозь журчание фонтана. Я видел сапожника, булочника, прачку, мещанок с главной улицы и окрестных господ: все стояли разинув рты. Никто не понимал, где он. Ни трактирщик Шассань, ни его невеста из крупного города, ни я сам. Музыканты играли два с половиной часа.

Забытые на вертеле над камином цыплята успели ссохнуться, будто чернослив.

Он снова вглядывается в темноту трактира.