Альманах «Литературная Республика» №3/2013

Но, встретившись с взглядом Марии Егоровны, соседка умолкла на полуслове. Постояв, потоптавшись на месте, пролепетала оправдываясь: «Ой, батюшки! Совсем забыла, у меня молоко на огне!», – оглядываясь, ушла. Как появилась внезапно, так и исчезла.

– Странно, все это, – Иван недоуменно проводил ее взглядом. – Вы и ваша соседка смотрят на меня так загадочно. Может что-то с моим лицом не так?

– Не волнуйся, сынок. У тебя все в порядке. Смотрю на тебя и сравниваю с Ваней. Это мой младшенький сынок. Уж больно ты на него похож. Иди, сюда, сам увидишь, – позвала она, направляясь в другую комнату.

Иван пошел за ней следом в соседнюю комнату, остановился у порога. Комната была небольшая, похоже, спальня. Над большой кроватью покрытой чистым белоснежным покрывалом, с грудой аккуратно сложенных подушек, на стене увидел несколько висевших рамок, под стеклом виднелись фотографии. У окна стоял красивый старинный сундук, рядом большой стол и этажерка с книгами. На подоконнике стояло множество горшков с комнатными цветами. Сочные, ухоженные растения радовали глаз.

– Вот смотри, – Мария Егоровна подозвала Ивана.

– Это, – показала она на портрет седого старика с пышными усами, – душа моя Дмитрий Васильевич, в войну партизанил. Вздохнула. – Умер, послей войны… от ран....

Над портретом свисало белоснежное полотенце с яркими веселыми вышивками. «Видимо когда-то в молодости она сама вышивала» – пронеслась мысль у него, Иван внимательно рассматривал фотографии.

Слева Егор – старший сынок, назвали в честь отца, – указала она на другую фотографию, где была снята вся семья. В центре, гордо восседал мужчина с пышными усами. Рядом красивая с приветливым, счастливым лицом молодая женщина, на коленях которой сидела девочка лет пяти с бантами на косичках. Сзади родителей гордо стояли два парня-молодца: справа Василий – они погодки. Оба погибли. В первые, дни войны, их эшелон попал под бомбежку. Разбомбили вражеские самолеты весь состав. По бокам: справа и слева, прижимаясь к отцу и матери еще два подростка – учащиеся, двойняшки: Петр и Игнат, похоронки на них получили в конце 1942 года. С фотографии на них смотрело веселое дружное семейство, из глаз многих струилась радость. Внизу, на полу, у ног родителей, улыбаясь, полусидели еще два подростка.

– Справа, у ног, – продолжала Мария Егоровна, показывая дрожащими, морщинистыми пальцами на фотографию, – Митя, он был связным у партизан. Предал его наш сосед – полицай Федор. Пытали Митеньку жестоко, а потом повесили фашисты его на глазах всей деревни, – полушепотом проговорила она.

Иван, молча, всматривался в фотографии, его пытливый и острый ум воображал, будто он их всех знал. В душе нарастало чувство грусти, и сердце жалобно сжималось от нестерпимой боли…

– Наша дочь – Анечка, умерла от тифа, слабенькая была. – Глубоко вздохнув, скорбно продолжила она, – а вот слева, это он – Ваня, – пронесла она мягко, словно пропела. Вот гляди, – на этой фотографии он лучше виднее, – указала она на портрет рядом.

Иван внимательно посмотрел на портрет. Бывает же такое! Сходство было поразительно! Можно было подумать, что «изображенный» на портрете и стоящий здесь одно и тоже лицо. Разница была лишь в том, что у Ивана Смолия на груди красовался значок «Отличник Советской Армии». А у Вани на портрете вся грудь в орденах и медалях, и еще Иван заметил на портрете у Вани на левой щеке едва приметный шрам, проходящий от левого уха до подбородка, – при фотографировании, вероятно, чтобы скрыть его от матери, он повернул голову немного влево…

Долго разглядывая портрет, Иван спросил: – «А где он сейчас?» – Мария Егоровна опустила голову. Иван понял, что с вопросом он дал промашку и неловко замолчал. Глубокий, тяжелый стон вырвался из груди этой старой женщины…

Как проснувшийся вулкан, воспоминания о тоскливой жизни на затерянной вдали от цивилизации, станции, муках отчаяния, моментах радости, когда реальность можно было отодвинуть в эмоциональном накале этого момента, вырывались наружу. Боль утраты близких ей людей надрывно защемила в груди. Она подняла глаза полные скорби и долго, молча, смотрела на портрет.

Иван, чувствуя себя виноватым, опустил голову. Еще раз, тяжело вздохнув, Мария Егоровна бережно смахнула платочком пыль с портрета.

Затем подошла к сундуку, приподняла крышку, аккуратно сложенные вещи и белье отложила в сторону. Белье пахло свежестью и каким-то знакомым запахом из детства, но Иван никак не мог вспомнить, что это за запах… Он наблюдал, как бережно, словно хрупкую драгоценность, старушка достала одну из пачек писем-треугольников. В ее старческих уставших глазах засветились огоньки материнской любви. Она подала Ивану верхние письма.

– Вот его последнее письмо, прочти сынок, а я послушаю. – Мария Егоровна присела на стул, стоявший рядом у стола. Иван сел рядом.

Письмо было на редкость теплое, насквозь пронизанное любовью к матери-другу, оно заканчивалось словами: … «Дорогая мама, не волнуйтесь и не изводите себя, скоро буду дома, мы уже на окраинах Берлина! Скоро Победа! Целую и обнимаю, ваш сын Ваня!»