Алмаз лорда Гамильтона

– Простите, простите меня! Просто я никак не мог забыть… Эта женщина, она… вы не подумайте, я… никаких мыслей, просто любовался ею… она действительно была очень красива. И вот такая ужасная смерть. И никого не нашли, дело так и повисло. Но тот ужас… мои родители и то не смогли там жить, через пару лет они дачу продали, а я как раз институт закончил и нашел работу в Москве.

Господи, что я все о себе-то… Понимаете, вот уже полтора года, с тех пор, как вы пришли на работу в нашу фирму, я все смотрел на вас и чувствовал, что я вас знаю. Но никак не мог вспомнить откуда. Никак не мог вспомнить.

«Теперь понятны его странные взгляды», – сообразила Женя, а вслух сказала:

– Что ж, бывает…

– И только позавчера на банкете, когда вы пришли такой… такой… не такой, как всегда, я увидел в вас черты той женщины, которая… на самом деле вы очень на нее похожи.

– Это что – комплимент? – холодно удивилась Женя. – Вы говорили, что та женщина была удивительной красавицей.

– Мне нет прощения! – Он закрыл лицо руками. – Я не должен был рассказывать вам про этот кошмар! Вы ведь ничего не помните, верно? И так должно было быть, тогда говорили, что та девочка, возможно, вообще не придет в себя… А теперь…

– А теперь вы боитесь, что я вспомню и снова память заблокирует тот кошмар, так?

– Я идиот…

«Из уважения к вам не смею противоречить», – ехидно подумала Женя, это было бабушкино выражение.

Она посмотрела на Расторгуева и сказала как можно тверже:

– Что ж, что сделано, то сделано. Изменить ничего нельзя. Нечего теперь рвать на себе волосы.

– Женя, я готов сделать для вас все, что нужно! Все, что угодно! Я виноват и хочу…

– Не нужно ничего делать, – оборвала его Женя, – я сама должна разобраться в своем прошлом. Это – моя семья, мои родители, это – моя жизнь.

Расторгуев смотрел на нее и не узнавал.

Куда делась девчонка, которая слишком поздно выросла и задержалась в подростковом развитии? Такой он считал Женю, такой она казалась многим. Теперь перед ним сидела взрослая решительная женщина, в ее взгляде, конечно, просвечивала еще неуверенность, зато голос звучал спокойно и твердо.

Раньше ему хотелось воспитывать ее и учить жизни, теперь же он почувствовал некоторую робость. Девочка выросла, выросла и поумнела буквально за несколько минут. А он никак не мог перестроиться.

– Извините, мне пора идти, – Женя с отвращением отодвинула от себя тарелку с тортом и встала. – Счастливого вам пути, легкой дороги до Москвы.

Она сказала это вежливо, но он-то понял, что на самом деле ей абсолютно все равно, как он доедет и когда снова вернется в Петербург. И вернется ли вообще.

Через несколько дней после свадьбы новый лорд Гамильтон вошел в покои своей жены и проговорил довольно сухо:

– Я хочу поговорить с вами, миледи.

– О чем же?

– Я хочу вернуться к нашему прежнему разговору. На правах вашего мужа я желаю увидеть ваши драгоценности.

– Снова вы об этом! Как, однако, это вульгарно! Я думала, английские аристократы лучше воспитаны.

– Вульгарно или нет, но как ваш законный супруг, я имею на это полное право: ведь с точки зрения закона мы – одно целое, и все, что принадлежит мне, принадлежит вам, а что принадлежит вам – то принадлежит и мне. Если мои слова вызывают у вас какие-то сомнения, я могу пригласить нашего поверенного, дабы он их подтвердил. Не знаю, как в ваших краях, но в Англии дело обстоит именно так.

– Мне не нужен стряпчий, чтобы подтверждать ваши слова! Коли вам угодно видеть мои украшения – извольте!

С этими словами Лакшмирани поставила перед мужем шкатулку слоновой кости, вынув ее из шкафчика розового дерева.

Глаза лорда вспыхнули. Он откинул крышку шкатулки и воззрился на ее содержимое. Однако чем дольше он смотрел, тем более разительно менялось выражение его лица. Жадность и любопытство сменилось удивлением и разочарованием, а они, в свою очередь, – гневом.