Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ)

‒ Жалко парня, ‒ вздыхает Мэри, протирая пушистым белым полотенцем с кистями расписную посуду из голубого фарфора. ‒ Не жилец.

‒ Почему Эбернети ничего не присылает ему? ‒ возмущаюсь я и с такой злобой ставлю чашку на дубовый стол, что от нее откалывается кусочек и падает на пол. Однако мне нисколько не стыдно за свою вспыльчивость. Дикая досада, негодование и неудовлетворенное чувство справедливости так и клокочут внутри меня. ‒ Ведь Дистрикт-12 собрал неплохие пожертвования. Мама разрешила продать большую часть ее драгоценностей, люди из Шлака несли последнее, и городские, я видела, они тоже приносили деньги. Почему наш ментор не отослал ему лекарств?

‒ Эх, девочка, ‒ качает головой наша старая служанка. ‒ Ты ведь не знаешь, сколько стоят эти лекарства, и сколько денег ушло на мазь против ожогов для Китнисс. Да и большая часть всех пожертвований была собрана для нее. Так что, обижайся ‒ не обижайся, а этому мальчику только чудо теперь поможет, ‒ она оставляет посуду и садится рядом со мной. ‒ А жаль. Он неплохой, и, кажется, действительно ее любит. Мог бы ведь убить, а заставил идти, прятаться, спасаться. Ввязался в драку с этим Катоном из-за нее, а теперь вот в грязи умирает. Вот тебе и плата за любовь и доброту! ‒ старушка отворачивается и встает. Похоже, она вытирает слезы, но не хочет, чтобы я видела. Мэри знает куда больше, чем я: и про деньги, и про лекарства с едой. Ее сыновья погибли на играх: Хеймич Эбернети не смог их спасти, не смог или не захотел.

‒ Ладно, Мэри, до завтра. Я посижу с мамой перед сном, а ты останься сегодня у нас. Поздно уже.

‒ Спокойной ночи, Мадж, ‒ улыбается мне сочувствующей улыбкой пожилая женщина.

Глупо сердиться на Мэри, она вообще ни при чем. Питу кроме Хеймитча помочь некому, и старушка просто констатирует факты. Уже третий вечер я смотрю игры с ней вдвоем. Папа запирается в своем кабинете и до двух часов ночи там возится с бумагами, что-то недоброе происходит с ним после нынешней Жатвы. Мама больше не смотрит телевизор и опять мучается с мигренями с того дня, как кровожадные профи загнали Китнисс на дерево, а она при помощи маленькой смуглой девочки из Дистрикта-11 сбросила на них гнездо с осами-переродками. Мамочка опять вернулась в прежнее состояние, и капитолийские лекарства вновь начали приносить ей облегчение только после двойной дозы да и то на несколько часов. Китнисс же выкарабкалась благодаря спасшему ее Питу и маленькой союзнице Руте, которая заботилась о моей подруге несколько дней, пока та лежала без сознания из-за ядовитых укусов ос. Теперь они вместе разрабатывают план по уничтожению припасов профи.

Поднимаюсь к маме и даю ей таблетки, получше укрываю одеялом, гашу ночник и иду к себе. К папе стучаться бесполезно: все равно не пустит. Открываю дверь в свою комнату и ступаю на балкон. Едва ощутимый ночной ветерок приятно ласкает кожу и чуть заметно играет листьями на деревьях, которые в свете фонарей отбрасывают на землю причудливые тени, наводящие меня на мысли о фантастических чудовищах из детских сказок. Поднимаю глаза и, как зачарованная, начинаю любоваться августовским темно-синим небом, усыпанным мерцающими огоньками ярчайших звезд. Одна, вторая, третья… Сколько их. Тысяча? Миллион? Не сосчитать… Столько, сколько людей на земле. И звезды тоже живут семьями. Создают созвездия и перемигиваются друг с другом, когда им становится особенно скучно. Лишь некоторые из них живут отдельно от других, и им я особенно не завидую. Хуже них приходится только Луне. Одинокая, печальная и бесконечно красивая, всегда повернутая к людям только одной стороной, она поражает все живое на земле своей величественной таинственностью и горделиво и надменно глядит на всех сверху вниз. Интересно, а она всегда была одинокой, или стала такой недавно? Существовал ли рядом с ней спутник ее жизни, или она весь своей век жаждет видеть одно только Солнце, которое скрывается за горизонтом задолго до ее появления? Иногда ранним утром ей все же удается дождаться его в небе, но лишь всего на несколько мгновений, и она испаряется, но ждет своего часа вновь и вновь, точно также как я жду Гейла…

Гейл. Гейл. Гейл. Четыре буквы, которые не дают мне покоя. Какое странное имя. Начинается так мягко, а потом два твердых звука. И с этим ничего не поделаешь. Хозяин этого имени такой же твердый и непробиваемый, четко следующий своим принципам и на миллиметр не отступающий от них. Мысли о его стальном характере омрачают самые радостные моменты моей жизни, воспоминания о его нежной улыбке и красивых глазах добавляют ярких красок в самые сумрачные дни.