Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ)

Я давно забыла дорогу в пекарню. Если честно, то мне стыдно глядеть в глаза мистеру Мелларку после того, как я накричала на него в день своего восемнадцатилетия. Понимаю, что стоит попросить у него прощения, но не могу справиться со своими страхами, ведь тогда мне придется признать, что он был прав.

Недавно я нашла себе новое занятие, сейчас я много времени провожу с Терри. Не найдя понимание среди живых, я выбрала в собеседники мертвеца. Впервые я попала к нему случайно. Миссис Маккольн почти со слезами уговаривала меня навестить его, и, испытывая угрызения совести, я последовала за ней. До того вторника я ни разу не была на его могиле. Его хоронили в воскресенье, и мне тогда было не до похорон: я наслаждалась обществом Гейла, который вдруг начал искать встречи со мной. А потом я купалась в лучах своего нарисованного счастья, а с приходом зимы баюкала растерзанное сердце. Мне всегда было не до него. Всегда находилось что-то более важное. В тот вторник все изменилось.

Я долго смотрела на деревянный крест с пожелтевшей фотографией, который был выпилен чужим человеком на лесопилке его отца. Таких крестов повсюду были тысячи, лишь изредка встречались железные памятники, десятка два гранитных и один из черного мрамора, который принадлежал мистеру Эвердину. Китнисс заказала его сразу после игр. Не сейчас, ни тогда я не видела в этом надобности. Какой смысл ставить на могилу близкого человека дорогой памятник? Дерево, гранит, мрамор – какая разница? Любимого этим не вернешь, а людей удивлять ни к чему. Гроб, покрашенный оранжевой краской или обшитый красным бархатом – они по сути ничем не отличаются…

Тогда я не решилась прервать беседу матери и погребенного сына, даже старалась не слушать и близко к могиле не подходила, а на следующий день пришла сама, возложив к кресту две искусственных ярко-белых лилии. У могилы Терри я нашла свой покой, рассказав ему все то, в чем не решалась признаться даже самой себе. Я орошала его могилу слезами, причитала и била землю вокруг себя. Молила его о прощении за то, что причинила ему боль, за то, что не видела, не чувствовала, не приняла его любовь, за то, что погналась за журавлем в небе. Я благодарила его за досочку, за внимание и за бескрайнюю нежность, и через несколько дней он приснился мне во сне и, улыбаясь открытой и чистой улыбкой, сказал, что давно простил меня. Я пришла к нему вновь, и начала ходить к нему почти ежедневно, разговаривала, рассказывала о своей бесцветной жизни, просила совета, терпения и покоя. Папа, узнав о прогулках на кладбище, опять отругал меня:

– Это дурная примета – будоражить мертвых. Ты добьешься того, что он заберет кого-нибудь из твоей семьи.

Я не послушалась. Я решила позволить Терри забрать себя. Прогулки по кладбищу стали моим единственным развлечением, пока как-то раз, возвращаясь домой, я не встретила Пита и Китнисс, гуляющих с дочерью.

– Мадж, – Пит как обычно подарил мне одну из своих самых приветливых улыбок. Китнисс отвела взгляд, и я тоже старалась не смотреть на нее. – Давно ты к нам не заходила. Даже на крестины не пришла, мы хотели обидеться.

– Долго болела. Грипп дал осложнение на легкие. Мне было больно дышать, и сердце давило.

– Сейчас тебе лучше?

– Лучше, чем тогда.

– А ты еще не видела нашу Руту? Погляди, что за чудо, – он почти силой положил мне на руки маленький теплый комочек. Я никогда раньше не держала грудного ребенка – ощущение, прямо сказать, необычное. Попыталась перехватить это существо поудобнее, и вдруг … Внимательный, осторожный взор ЯСНО-ГОЛУБЫХ глаз из-под длинных черных ресниц застал меня врасплох. Я ожидала чего угодно, но только не этого, а малышка продолжала заглядывать в самые потаенные уголки моей запачканной души и словно говорила с укоризной:

– А сейчас твоя уверенность также сильна, как и вчера? Ты все еще считаешь меня дочкой Гейла Хоторна?

– Голубоглазая, – только и смогла произнести я.

– Вся в папочку, – рассмеялся в ответ Пит.

Холодный пот выступил у меня над верхней губой. Голова начала кружиться от непонимания и… счастья. Все медленно вставало на свои места. Пит – отец Руты. А Гейл? Гейл после УЗИ проникся к ребенку симпатией, понял, что на нем лежит ответственность за эту крошку. Ведь если ее родители могут погибнуть на играх, и у Руты не останется никого. Прим – еще сама ребенок, на ее маму надежды мало, мистер Эбернети пьет, как черт, миссис Мелларк не особенно рада внучке, остаются только ее муж и Гейл. Ради старой дружбы и… любви Охотник решился заботиться о девочке, просто ради ее матери. Глоток свежего воздуха заставил мои плечи расправиться, я впервые почувствовала приближение весны, а ведь снег к тому времени таял уже как недели две, и солнце ласково отогревало замерзшие сердца. В тот момент мне вновь захотелось жить.

– А улыбка тебе к лицу, – заметил Пит. – Даже румянец появился, приятно, что ты улыбаешься моей дочери, но не хочешь ли ты вернуть ее обратно в коляску?

– Прости, я задумалась, – я почувствовала, что покраснела еще больше. Ах, если бы и у меня была такая же девочка, только сероглазая.