Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ)

‒ Почему не знаешь?

‒ Не знаю. Китнисс говорила, что он все вспомнил. Гейл, ей так плохо. Она, словно помешалась. Прим говорит, что Китнисс теперь, как их мама в первые годы после смерти мистера Эвердина.

‒ Зачем ты это мне говоришь? ‒ не отвечаю, он ведь и так все понимает. Просто Китнисс свободна. Пит где-то далеко, и Сноу больше никому не угрожает. ‒ Знаешь, а ведь мы все с ней решили, сразу как ты ушла. Поняли, что ничего у нас не выйдет. Я много чего передумал, пока был во Втором, ‒ поворачивается ко мне лицом и вдруг касается моих плеч. ‒ Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной, ‒ внутри меня что-то отрывается и падает вниз.

‒ Зачем? ‒ в его глазах застывает удивление и, кажется, уважение. Такого он, видимо, не ожидал.

‒ Мы бы попробовали начать все заново. Я хочу построить жизнь с тобой.

Молчу. Выжидаю. Взвешиваю. Слишком страшно поверить в то, чего я так долго ждала. Он тоже ждет, словно дает мне время, словно теперь его жизнь и судьба зависят от моего решения.

‒ Ты ведь меня не любишь. Даже моей любви не хватит на двоих.

‒ Ты права, ‒ снова пауза. ‒ Помнишь, ты когда-то сказала: «Любовь начинается с симпатии. С дружбы»?

Помню. Слишком хорошо помню. Тот день стал началом конца.

‒ Я многого не понимаю, Гейл. Ты меня в госпитале и видеть не хотел, потом вдруг начал искать возможность встретиться. Я знаю, что порою веду себя глупо. Я не должна была просить разрешения встречать тебя. И много чего говорить не должна была. Не занимать чужое место! Не желаю заполнять пустоту, которую создала другая. Китнисс…

‒ Китнисс занимала много места, но мы решили оставить друг друга в прошлом.

‒ Ты мог бы найти другую. Гораздо лучше.

‒ Уже нашел. Куда лучше?

‒ А если ничего не выйдет, не получится?

‒ А почему люди, которые расчищают дороги, высаживают деревья и отстраивают дома, не задаются этим вопросом, ‒ он берет мою свободную руку и обхватывает ладонями. ‒ Пальцы холодные, как ледышки, ‒ поочередно касается каждого губами.

‒ Не все сразу, Гейл. Они строят впервые. Они первый раз в жизни восстанавливают дистрикт.

‒ Так твой ответ «нет»?

‒ Моим ответом будет: «Нужно подумать и просчитать все риски».

‒ И с каких пор феи стали такие расчетливые? ‒ смеется, обхватывая мою руку.

‒ Жизнь научила, ‒ язвлю, но позволяю ему держать себя за руку и идти рядом.

Миссис Хоторн охает вокруг старшего сына около часа. Она никак не может понять поправился тот или похудел. Пози прыгает у него на коленях, Вик и Рори ради общения с братом сбегают с работы, даже Хеймитч Эбернети вылезает из своей берлоги, чтобы перекинуться с Гейлом парой словечек. Прим и миссис Эвердин готовят праздничный ужин, и только молчаливая тень Китнисс тихо застывает в прихожей при виде Охотника.

Все женщины уходят на кухню. Она остается. Мое сердце дикой кошкой визжит и царапается внутри от мыслей о том, что может происходить за закрытыми дверями. А что если Гейл ошибается? Если Китнисс не желает его отпускать. Миссис Эвердин все чаще поглядывает на двери. Она тоже надеется на то, что в сознании дочери проснется рациональное чутье. За пределами Дистрикта-12 Китнисс бы поправилась. Мне бы точно полегчало…

Вечер удается на славу. Мы смеемся и шутим. Гейл все время рассказывает о Втором и своих сослуживцах. Похоже, военная служба ему по душе. Он не спускает с рук Руту, и я прошу горластую часть моей души не ругаться: стыдно ревновать к ребенку. Китнисс улыбнулась. Два раза. Особых изменений после часового разговора в ней не произошло. Одежда не помята, волосы не взлохмачены, губы не распухли. Боже, я пытаюсь поймать Гейла на вранье… Опускаю голову над тарелкой.

‒ Душно стало, ‒ вдруг слышу тихий голос Охотника. ‒ Хочется подышать лесным воздухом. ‒ Не хочешь составить мне компанию, Мадж? ‒ все за столом переглядываются и начинают хихикать. От стыда мне хочется залезть под стол, а Гейл как назло помогает мне встать и протягивает локоть.

‒ И когда ты успел стать таким галантным? ‒ удивляется его мать.

‒ Скажем так: военные изучают этикет.

‒ Ммм. Надень плащ, Мадж: вечерами становится прохладно, ‒ голубая материя в тот же миг падает на мои плечи. Спешу к дверям. Интересно, сколько пар глаз за нами наблюдают? Делаю шаг за ворота и тут же начинаю жалеть, что согласилась выйти. А если он начнет требовать ответа?

‒ Так чем ты занимаешься здесь? ‒ кричит он мне и в два прыжка догоняет.

‒ Я ухаживаю за цветами и новыми посаженными деревьями. У меня даже есть униформа. Погляди, ‒ расстегиваю молнию на сумке и показываю черный фартук и синюю косынку.

‒ Чувствую, ты откроешь новое направление в моде, ‒ абсолютно серьезным голосом говорит он, внимательно рассматривая материю платка.

‒ Несмешно, ‒ делаю движение вперед, чтобы отобрать у него свои вещи, и вдруг обуглившийся томик выпадает из сумки.

‒ А это что? ‒ он растерянно поднимает книгу и начинает крутить ее в руках.

‒ Отдай, ‒ почти плачу. ‒ Это мое. Это единственное, что осталось от семьи. Семье в общей могиле, ‒ возвращает книгу, я скорее прячу ее в сумку. ‒ Она еще хорошая. Война коснулась книги, но читать вполне можно.