На вас лежит огромная ответственность, ведь больше нигде в мире люди не пытаются достичь просветления, медитировать, быть любящими и радостными. Мы с вами – малюсенький остров в мировом океане, но это не имеет значения. Если можно спасти хотя бы нескольких людей, то все человеческое наследие, наследие всех мистиков, всех пробужденных может быть сохранено с вашей помощью».
Это была слишком горькая пилюля.
Сарджано спросил Ошо: «Почему в глубине души я начинаю смеяться каждый раз, когда мне кажется, что ты используешь целый мир в качестве инструмента для нашего роста и в то же время используешь нас как инструменты, с чьей помощью можно спасти мир?»
Ошо: «Сарджано, тебе нужно прекратить смеяться по этому поводу. Это не инструмент. У нас нет времени на разные инструменты. Твои смешки – это всего лишь рационализация: ты не хочешь поверить в то, что этого мира скоро не станет, потому что не хочешь перемен. Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что это всего лишь инструмент, и тогда ты можешь расслабиться и продолжать жить в соответствии со своими старыми моделями поведения и восприятия. Но я не могу тебе врать.
Когда я использую что-то в качестве инструмента, я вам так и говорю: это инструмент. Но сейчас речь идет не об инструментах. Либо вы трансформируете мир, либо он трансформирует вас. Я попросту констатирую очень печальный факт. Твое хихиканье – не что иное, как попытка сделать мои усилия напрасными.
Смейся по любому поводу, только не по поводу трансформации. Этот смех идет из подсознания. С его помощью ты себя обманываешь, убеждая себя, что будущее существует, что волноваться не о чем.
…Я хочу заронить в самую глубину вашего существа зерно понимания, что мы подошли к концу пути. Нам остается только танцевать и веселиться. Чтобы вы научились жить СЕЙЧАС, мне придется полностью уничтожить ваше завтра. Я забираю его вместе с вашим умом, неразрывно связанным с разного рода завтра…
Просветление – это лишь то, что ваше сознание концентрируется в одной-единственной точке, в здесь и сейчас.
…Я еще раз говорю: нет такого будущего, которое было бы связано с какими-то проблемами. Начало любого будущего в вас. Если вы сумеете его отбросить, отбросить так, чтобы и следов от него не осталось, у вас тут же появится возможность просветлеть. И это хорошо, потому что будущее на самом деле ИСЧЕЗАЕТ СЕЙЧАС. Но пусть даже в самом отдаленном уголке сознания у вас не будет и мысли о том, что это тоже может быть инструментом. У ума очень много разных способов и стратегий, из-за которых вы так и остаетесь все теми же прежними зомби» («Скрытое великолепие»).
Но Ошо говорил не только на такие серьезные темы. Он много шутил, рассказывал анекдоты. Рядом с ним было невозможно воспринимать происходящее всерьез. Мы относились ко всему искренне, но не серьезно. Во время дискурсов он часто подшучивал над Анандо, изображая из себя привидение, когда шел через ее комнату в зал для бесед. Они оба смеялись и разыгрывали друг друга. Бывало, Ошо выходил из аудитории, оставив изумленных слушателей, которые не понимали, закончился дискурс или нет, и с ехидной улыбкой шел прямиком в ванную Анандо. Он знал, что она там спала. (На дискурсы в Чжуан-цзы собиралось так много народа, что яблоку было негде упасть, вот она и забиралась в ванну, обложив себя подушками и одеялами. Оттуда было тоже хорошо слышно.) Ошо любил постучаться к ней в дверь и слышать, как она вскрикивает от неожиданности. Однажды она спряталась в шкафу для полотенец. У этого шкафа одна стена была лишь имитацией. Анандо помахала Ошо рукой из-за двери в ванную, и когда тот вошел, то увидел пустую ванную. Он открыл шкаф и начал сильно толкать заднюю стенку. Тут же послышался озорной смех, и перед небольшой группой удивленных людей, стоящих в коридоре, предстала Анандо во всей своей красе. Я очень любила эти игры, потому что они напоминали мне рассказы Ошо о его юношеских проделках. Он очень любил, когда мы его разыгрывали. Лучше всего это получалось у Анандо.