Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра

Вернувшись из Таиланда, Вивек сменила имя на Нирвано, чтобы, так сказать, начать жизнь с чистого листа. Она привезла Ошо большой мешок с часами, сделанными под золото, с искусственными бриллиантами. Часы ему очень понравились, и весь следующий год ему привозили такие часы, а он их тут же кому-нибудь дарил. Мы просили всех, кто ехал в Таиланд, привезти Ошо часы. Ошо любил делать подарки и неважно, что он дарил – было ли это дорогой вещью или простой безделушкой, – он делал это с огромной любовью, которую проявлял к каждому. Однажды мы сделали для него шкаф, который наполнили подарками. Ошо с большим вниманием и заботой подбирал подарки, когда хотел что-нибудь кому-нибудь подарить. Он открывал дверцу шкафа и смотрел, что бы ему такое выбрать. Очень часто он звал меня в свою ванную, в которой стоял этот шкаф. Он садился на корточки, как настоящий индус, и один за другим доставал шампуни, кремы, лосьоны и, протягивая их мне, просил отдать их тому-то и тому-то. Иногда это происходило за несколько минут до семи часов, прямо перед началом вечернего дискурса. Подарков он доставал целую дюжину, а то и больше. После того, как мы возвращались из Будда-холла, он обычно спрашивал меня, раздала ли я все подарки. Для Ошо всегда было только СЕЙЧАС. Другого времени просто не существовало.

Анандо и Нирвано решили построить для Ошо стеклянный коридор, ведущий прямо в сад, чтобы он мог время от времени разминаться в те дни, когда ему не здоровилось и он не проводил дискурсы. Ошо согласился, хотя, подозреваю, он знал, что ему придется пройтись по этому коридору всего лишь пару раз. У них была еще одна идея – художественная мастерская. Прежде Ошо прекрасно рисовал, но потом у него развилась аллергия на запахи фломастеров и чернил. Мастерская прилегала к его спальне. Ошо мог бы рисовать кистями, чернилами и ручками без запаха. Комната была сделана из зеленого и белого мрамора, и, хотя она была очень маленькой, Ошо ее очень любил и спал в ней целых девять месяцев, называя ее своей маленькой хижиной. Но рисовал в ней лишь однажды.

Как-то он позвал меня в свою «маленькую хижину». Было время муссонов, и дождь лил как из ведра. Когда я вошла, Ошо воскликнул:

– Вот как пишутся хокку:

«Медитация.

Дождь барабанит по крыше.

Капли дождя – не поэмы, а удивительные картины».

Затем он повернулся на другой бок и уснул.

Было решено построить для Ошо бассейн и гимнастический зал, оснащенный самыми современными тренажерами. Все мы искали любую возможность, только бы помочь ему «задержаться» в теле, в то время как он будет бороться с отравлением девять лет. Таков срок действия яда. Из Японии привезли множество разных снадобий, которые, как мы думали, выведут яд из организма Ошо. Он принимал специальные ванны, надевал специальный пояс, излучающий определенную дозу радиации. Говорили, что с помощью этого пояса люди излечивались от многих болезней.

Друзья со всего мира, от алхимика, живущего уединенно в горах Италии, до знаменитых японских ученых присылали Ошо свои лекарства и травы.

Но Ошо слабел буквально на глазах. Он перестал давать утренние дискурсы. Вместо этого Анубудда и японка Ананда делали ему массаж. Вечером он все же приходил к нам в Будда-холл.

Вскоре Ошо начал страдать от обмороков. Он мог неожиданно упасть, и это было плохо для сосудов, особенно в области сердца. Мы постоянно беспокоились (я ужасно этого боялась!), что он упадет и что-нибудь себе сломает, а рядом никого не будет. И все же он не хотел, чтобы мы тряслись над ним каждую секунду, вторгаясь в его пространство.

В марте, когда мы праздновали тридцать пять лет со дня его просветления в новом Будда-холле, который теперь выглядел как корабль, началась серия встреч под названием «Мистическая Роза». Это стало началом совершенно новой медитации, новой группы и нового приветствия – каждая из них раскрывала магию спонтанности Ошо. Приветствие теперь было: «Йаа Хуу!» Именно так мы приветствовали Ошо, когда он входил и выходил из зала. Мы поднимали обе руки вверх и хором кричали: «Йаа Хуу!» Ему это очень нравилось. Каждый вечер, когда Ошо ложился спать, я укрывала его одеялом, выключала свет и на цыпочках выходила из комнаты. Когда же я укрывала Ошо, он смотрел на меня и говорил: «Йаа Хуу! Четана», и в глазах его горели озорные огоньки.