Алмазный трон

Очередной глубокий вдох Кощея обрывается. Струйки пара, поднимающиеся изо рта — словно срезаные невидимым ножом. Кощей больше не дышит.

Распахиваются глаза. Кощей смотрит на него, на Тимофея. Смотрит на Арину. Под ноги и под трон он пока не смотрит. Глаза его мутны и полны удовольствия.

Но взгляд постепенно проясняется. Теперь в мёртвых холодных глазах читается сожаление о закончившемся наслаждении. Взор твари становится всё более осмысленным.

Тимофей чувствует нарастающую панику. Страх — противный, липкий, всеобъемлющий парализует волю и мысли. В голове — пусто. Наверное, только это и спасает Тимофея от неминуемого разоблачения. Видимо, Кощей чувствует страх. Но пока — только его. Кощей принимает страх слуги, как должное, и не стремится копнуть глубже.

Медленно-медленно тянутся мгновения.

Наконец Кощей заговорил. Голосом Угрима. Только очень тихим, с хрипотцой.

— В этой крепости слишком мало людей, — произнесено это было с такой печалью и таким сожалением, что Тимофею на миг показалось, будто Кощей вот-вот расплачется. Глупо, конечно. Вряд ли такое чудовище вообще способно плакать.

Потом мысли Тимофея потекли в направлении, заданном словами твари.

В этой крепости? Мало? Людей? Ах, вот, значит, как! Через разбитый люк и открытые проходы подземелья тварь успела выдышать весь Острожецкий гарнизон!

Тимофей ужаснулся. И обрадовался: хорошо, очень хорошо, что сейчас думалось об этом: в голове вновь ощущалось чужое присутствие.

Наверное, Кощей почуял радость, пробившуюся сквозь страх. Тварь заволновалась.

— Почему ты с факелом, слуга? Почему человек, которого я приказал убить, ещё жив?

«Я убиваю его… Убиваю… Убиваю… Уже… Скоро… Он умрёт… Сейчас…» — мысленно затараторил Тимофей. Не очень связно, но очень-очень быстро.

Кощей нахмурился, почуяв неладное. Однако вставать с трона не счёл необходимым. Навья тварь была слишком уверена в своём могуществе и неуязвимости, чтобы всерьёз опасаться чьих-то козней. Но тварь была удивлена, раздражена и обозлена.

Ей не нравилось происходящее.

— Колдунья, а ты куда? — Кощей отвлёкся от Тимофея. — Разве я тебя отпускал?

Тимофей очень надеялся, что гречанка умеет укрывать свои мысли лучше, чем он.

Арина забилась в одну из канав, выцарапанных в полу колдовством Угрима. Распласталась, уткнувшись лицом в искрошенную плиту.

«Крысий потрох! А ведь хорошее укрытие! — промелькнуло в голове Тимофея. Хорошее и уже, между прочем, испытанное».

— Укрытие? — незамедлительно отреагировал Кощей. — Какое укрытие? Укрытие от чего?

Смех Кощея, разнёсшейся по тронной зале, был громким и неожиданным.

Почему он смеётся? Тимофей был удивлён и озадачен. Но удивление, затмившее мысли и чувства, позволило выиграть ещё несколько мгновений. Он тоже бросился к спасительному углублению. Прыгнул в глубокую борозду. Всем телом прижался к земле и разбитому камню.

— Падаете ниц? — хохотнул Кощей. — Или пытаетесь спрятаться? Что ж, первое — похвально. Второе — глупо. Тот, кого я хочу убить, умирает всегда.

Понятно… Навья тварь решила, что и Тимофей, и Арина укрываются от её гнева и от её магии.

Стоять остались только Бельгутай, да ханьский маг, замороженный Угримовой волшбой. Но ханец был мёртв. А находившийся рядом с ним нойон оказался слишком далеко от спасительных канав-борозд. Он был обречён.

Кощей, впрочем, даже не взглянул на кочевника. Татарин пока его не интересовал. Он обращался к Тимофею и Арине.

— Вы, люди, всё такие же жалкие, как и тысячи лет назад, — хмыкнул Кощей. — Вы всю свою короткую жизнь стараетесь казаться значимыми, вы постоянно пытаетесь что-то доказывать себе и другим. Но на самом деле вы — ничто, потому что за каждым из вас приходит смерть, которая в ничто же вас и обращает. Зная об этом, вы, тем не менее, гоните мысли о неминуемой кончине прочь. Однако на краю могилы дыхание смерти сдувает с вас спесь.

Тимофей стиснул зубы. Правда… Неприятная, колючая, отвратительная, но ведь правда же — не кривда — звучала сейчас в устах Кощея.

— Без вечной жизни вам не обрести подлинного величия, — продолжал он. — Без избавления от страха перед смертью вы никогда не станете по-настоящему свободными. И это у вас в крови. И это для вас навсегда. Это рок, от которого вам не спастись.

Тварь знала, о чём говорила. Тварь не скрывала превосходства бессмертного и кичилась им.

— В ваших жалких смертных душонках ничего не меняется. В вашем жалком смертном мирке не появляется ничего нового. Разве что магии становится меньше. И маги становятся мельче. И человеческая жизнь короче. И даже то, что прежде было достойно уважения, со временем стирается в порошок.

Тимофей вдруг почувствовал, как страх и растерянность уходят, и его накрывает злость. Привычная, весёлая, боевая. Мешающая порой думать, но не мешающая действовать.

«Ах, ничего не меняется?! И ничего не появляется нового?! И в порошок обращается лишь былое величие?!»

Он поднял голову. Глянул под трон. Ага, фитили почти догорели. Огоньки на огрызках промасленных шнуров уже дымятся возле затравочных отверстий ханьских железных шаров.