Альпийская фиалка

Мы начали с прибрежных мельниц и через старый рынок Киореса пришли на настоящий рынок, являющийся венцом Гориса, и вот увидели бриллиант на этом венце — пассаж с ювелирными магазинами, колониальными магазинами Ефрата Ерема, под названием «Курдебижу», «Дружба», «Надежда» и даже «Сасун», которое среди других названий казалось странным, как был странен Айастанци Аветис на улице беев и купцов. Мы старались по мере сил правдиво описать старшего брата Авагимовых — Согомона, которого не мы назвали Амбарный кот, а употребили прозвище, данное народом, — мы описали тяжелый труд и бескорыстную заботу Амбарного кота Согомона, который хотел обеспечить голодных крестьян мукой и продавать ее ниже покупной цены, как клялся он, ударяя рукой по миром помазанному лицу. Ничего мы не прибавили к врожденной доброте ходжи Макича и вновь свидетельствуем, что им было установлено твердое правило — не отпускать посетителя с пустыми руками, считая это оскорбительным для себя, как если б гость у него встал из-за стола, не отломив куска хлеба. А что касается розового платка, подаренного новобрачной, то это может подтвердить, например, норуец Симон Наринян («Сим внук Нарина»), который в возмещение за три аршина холста для савана через три года подарил ходже Макичу свою единственную корову, а также сказал;

— Да не взыщет с тебя господь за мою корову, ходжа Макич…

С тем же чистосердечием мы описали вес Ефрата Ерема в торговом мире города Гориса, его разговор с Людмилой Львовной в присутствии отца ходжи Макича. Мы говорим вес в торговом мире, потому что Ефрат Ерем в городе имел вес и в другой области, вернее — в других областях. Он был главарем молодых купцов, был депутатом городской думы, и прогрессисты, которые были недовольны городским головой Матевос-беем и грозились забаллотировать его при новых выборах, между собой говорили, что новым городским головой должен быть Ефрат Ерем, друг Людмилы Львовны и партнер уездного начальника по баккара.

Магазин его был сборным пунктом и центром всей интеллигенции города — здесь видели доктора Тиграна Петовича, лесничего Арама Аркадьевича, инспектора государственного училища Саака Сергеевича и мирового посредника Судакина, который был либералом, великолепно знал латинский язык и даже писал стихи… Магазин Ефрата Ерема был местом свиданий для этого избранного общества. А что касается Людмилы Львовны, то она всегда приходила туда со своей собачкой в сопровождении Сарры Кастаровны, и зря болтают, что Ефрат Ерем в садах посягал начесть Людмилы Львовны.

О начальнике уездной стражи Автандиле Хуршуд-бее и о молодом офицере 686-й Пензенской дружины мы говорили мимоходом, равно как вскользь упомянули того пастуха, который в суматохе на площади звал свою пропавшую собаку, беспокоя городского голову Матевос-бея. Это потому, что они — Автандил Хуршуд-бей, молодой офицер и ищущий собаку пастух — были случайно на рынке, как скользящая по поверхности земли тень орла. Но это не значит, что Автандил Хуршуд-бей был незаметной фигурой в Зангезуре. Он был весьма грозен, например, когда вызывал на допрос крестьян, срубивших в лесу дерево для плуга. Он очень любил деревья и даже жалел зеленую ветку, поэтому и бил крестьян плетью, сплетенной из бычьих сухожилий.

В Горнее и утро так открывалось — одновременно с лавками мясников. Солнце падало на желтые курдюки, и первым подходил сторож рынка Кетан, затем другие в том же установленном порядке и с той же церемонией, с какою обедал Хает Нерсес-бей. Может быть, только по воскресным дням нарушался этот порядок, потому что иногда в воскресные дни покупали мясо красильщик Неси, прачка Мина, а случалось, что и Айастанци Аветис покупал фунт мяса. При этом один из купцов говорил:

— Хороший ты город, Горис, раз даже пришлый айастанец покупает мясо…

Мы послали мясо с гарадабулди Муханом в дом Хает Нерсес-бея вовсе не для того, чтобы показать, какая была тесная дружба между Нерсес-беем — начальником канцелярии уездного правления, помощником начальника Зангезурского уезда и мелким служащим, который, хотя был полицейским и имел шашку с оранжевыми кисточками, но, будучи коренным кио-ресцем, иногда надевал лапти и ходил на сенокос. Мы не имели намерения показать блаженное единодушие, царившее между двумя концами лестницы, потому что С этой целью мы могли бы сказать, что Нерсес-бей перед послеобеденным сном, когда расстегивал пуговицы тужурки, спрашивал жену:

— Варсен, ты дала что-нибудь Мухано?..

— Дала, Нерсес-бей, старые твои брюки дала…