Альпийская фиалка

Дочь Адама плохо понимала, что происходит. Ходили самые разноречивые слухи, трудно было разобраться. Говорили, что всех начальников в городе схватили и посадили в тюрьму, вновь объявлена мобилизация. Царя нет, но война продолжается…

Деревенский комитет взялся за дело. У Исананцев в лавке товары еще больше подорожали, наживались на всем, брали со своих должников пшеницу и сыр и отправляли в город на продажу.

Учитель Минас снова приехал, созвал собрание, говорил о дашнаках, ругал меньшевиков и сказал, что кто не дашнак, тот не армянин. Вся деревня единогласно поддержала его, грамотные подписали какую-то бумагу, которую составили учитель и писарь.

Учитель Минас сказал, что скоро приедут землемеры, отберут землю у богатых и отдадут бедным, все бедняки получат ситец, в каждой деревне откроют кооператив, в каждой деревне будет по два врача и по три учителя — только надо голосовать за дашнакский список, чтобы дашнаки могли защищать наши интересы в самом большом собрании, куда съедутся все национальности России.

Крестьяне сделали так, как велел учитель Минас. Но больше всего они слушались старшего Исананца. Никто не смел возразить ему или ослушаться его: один должен был ему пшеницу, другой хотел купить у него несколько аршин ситца или фунт сахару — кто рискнул бы затеять с ним спор?

От Габуда все время приходили письма. Он радовался, что царя свергли, но этого мало, писал он, надо сделать так, чтобы каждый человек ел только то, что заработал своим трудом. Габуд писал еще о многом другом, но Исананц не считал нужным все читать Бадину.

— Твой сын совсем одурел, отец Бадин, у него ум отшибло.

Но Вандунц Бадин никогда не верил, что у Габуда отшибло ум. Он знал, что сын его — парень с головой. Непонятно, какие у них были счеты, но Исананц не любил Габуда.

Габуд писал, что его выбрали в полковой комитет, что их полк не хочет больше воевать.

По вечерам, возвратившись домой, Бадин долго разговаривал с дочерью Адама, расспрашивал ее, о чем говорят в деревне. Как-то раз Бадин сказал:

— Дочь Адама, ты сльппала, говорят, наш Габуд стал большевиком.

— Что?..

— Большевиком, Исананц сказал. Большевик — это тот, ну, который хочет, чтобы не было ни богатых, ни бедных, хочет уравнять всех.

Прошел еще месяц.

В один прекрасный день Габуд, никого не предупредив, вернулся домой. Он пришел вечером. Было уже темно, когда открылась дверь и в дом вошел высокий ладный парень в шинели, с бородой и усами.

Хижина Вандунца Бадина испокон веков не знала такой радости. Расспросы, объятия, слезы…

Габуд объявил родителям, что он больше не пойдет на фронт, не хочет воевать.

— Пусть теперь повоюют братья Исананцы.

После двухлетнего отсутствия, устав от скитаний по бесчисленным городам и селам, Габуд спокойно лег спать в родном доме, рядом со старой матерью.

На другой день вся деревня узнала, что Вандунц Габуд вернулся домой.

Многие обрадовались и поспешили поздравить дочь Адама. Но старший из Исананцев, писарь и рассыльный Заки не выразили радости. Исананц говорил, что Габуд стал большевиком, что он внесет раздор в деревню, будет мутить воду. И рассыльный Заки тут же вызвался следить за Габудом, чтобы узнать всю его подноготную.

Случай скоро представился.

На одном собрании, где присутствовал от городского комитета учитель Минас, Габуд выступил против Исананца.

Собрание созвали для сбора средств в пользу городского комитета. Учитель Минас произнес речь, говорил, что революция в опасности, что немцы подкупили большевиков, чтобы они развалили русскую армию. Надо усилить армию и любой ценой защищать отечество.

— Я сам готов по первому призыву бросить дом, должность, все дела и пойти добровольцем.

Так разглагольствовал учитель Минас, надсаживая горло, бил себя в грудь и махал руками, словно ветряная мельница крыльями.

Старший из Исананцев тоже говорил, что все обязаны помочь государству деньгами, это святой долг каждого, а всех смутьянов необходимо поскорее удалить из деревни: есть несколько дезертиров, их следует задержать и отправить в город, пусть идут воевать с врагом.

— А когда ты пойдешь? — крикнул с места Габуд, который сидел, опустив голову, и в ярости кусал губы.

— Замолчи, сукин сын! — рявкнул на него писарь и подмигнул рассыльному, чтобы тот схватил Габуда. Несколько парней, подручных писаря, набросились на Габуда, но Габуд не зря побывал на фронте. Он раздавал удары направо и налево, пока не вмешались крестьяне и не разняли противников.

Габуд, покинув собрание, вернулся домой. В ту же ночь он тайком вышел из дому и с двумя преданными товарищами отправился в город, наказав матери никому не говорить, где он, и пообещал вернуться завтра.

Эта история до глубины души возмутила Вандунца Бадина. Он был полон негодования против тех, кто посмел на собрании среди бела дня поднять руку на его сына. С этого дня Исананц стал для него самым заклятым врагом.

Утром следующего дня, когда он гнал скот на пастбище, ему хотелось выгнать из стада коров, которые принадлежали врагам его сына, но ведь скотина тут ни при чем.