Альпийская фиалка

Была минута, когда Бадин пожалел, что сын у него не безногий или безрукий, тогда он остался бы дома. Но потом сам ужаснулся этой мысли и обратил полный отчаяния взор к небу.

— Господи, ты создал меня бедняком, надоумь же меня, укажи выход…

Вандунц Бадин обещал принести жертву святым угодникам, если сына освободят от призыва. Но, увы, Габуда признали годным и включили в список новобранцев.

Вечером Габуд вместе с товарищами вернулся домой, на следующий день ему предстояло снова идти в город, и оттуда уже — куда пошлют. Габуд был рад, что увидит разные города, научится русскому языку. Но как только он вспоминал о стариках родителях, радость его меркла.

Когда шел осмотр, Габуд заметил, что старший из Исананцев и писарь шушукались между собой. Неужели это они подстроили ему каверзу? И жгучая ненависть поднялась в его душе против писаря: это он посягнул на сноху Огана, он требовал от крестьян курицу или цыплят за каждое написанное письмо. Габуд нена видел и писаря, и Исананцев, и всех богатеев.

Злая весть еще до возвращения Габуда дошла до дома. Дочь Адама ходила с потерянным видом, бессильно скрестив руки на груди, не отрывала взгляда от сына, ей казалось, что налетела буря и опустошила все кругом…

— Габуд, а война далеко от наших мест? — с трудом проговорила она.

Сын улыбнулся. Что он мог ответить? Могла ли понять мать, что все в мире смешалось, что сын ее должен был пройти больше тысячи верст, пройти множество городов, чтобы добраться до того места, где люди глохли от ружейных выстрелов.

Придя вечером домой, Бадин сразу все понял и с трудом вымолвил:

— Габуд, родимый, а мы-то как же?..

Была глубокая ночь, но никто не спал. Дочь Адама, обливаясь слезами, собирала сына в дорогу, уложила ему в мешок носки, платки, фрукты, гату.

Бадин ободрял самого себя:

— Царская служба, что поделаешь. От царской власти никуда не убежишь. Габуд, береги себя, не лезь на рожон. Чужая сторона, война, мало ли что может случиться. Вспоминай о доме, пиши письма, авось дойдет до нас весточка.

Так говорил Бадин, сидя возле очага, опустив голову. Тысячи мыслей проносились в его голове. Он тяжело вздыхал, и его сухие глаза стали тусклыми, как тлеющие огоньки.

На другой день Габуд ушел.

Проводили его до околицы, поговорили, поплакали, долго целовали и вернулись в свою ветхую хижину возле большого орехового дерева Атананца.

В этот день впервые деревенское стадо с опозданием вышло на луга. Скотина жалобно мычала, бродя вокруг дома Вандунца.

Прошли месяцы.

От Табуда приходили письма. Он участвовал в боях, был ранен в ногу, лежал в лазарете, поправился, и его снова отправили на фронт.

Письма Габуда были полны скорби. Он писал, что армия голодает, разута и раздета, что их то и дело гоняют с позиции на позицию, о мире нет и речи. Как-то он написал, что скоро получит отпуск и приедет домой.

Радость родителей была безгранична. Дочь Адама на другой день после получения письма пошла к Иса-нанцам на прополку; все письма получали Исананцы, они же читали их односельчанам и писали на них ответы. За каждое письмо дочь Адама полола поле у Исананцев два дня бесплатно.

Габуд писал, что все вздорожало, солдаты взламывают магазины, и еще о многом другом писал он. Отцу было трудно во всем этом разобраться. Зато писарь и старший из Исананцев негодовали, читая письма Габуда.

В одном из писем он написал: «Отец, почему мы должны воевать с Германией, для чего нам это?»

— Болван, тебя забрали в солдаты, не твое дело рассуждав, — сказал Исананц, прочитав письмо.

Однажды кто-то принес из города весть, будто армия устроила переворот и царя свергли с престола.

Деревня сперва не поверила. Сельский староста, писарь, даже рассыльный Заки говорили, что это все ложные слухи. А отец Геворг, который наизусть знал псалмы и песнопения, уверял, что не может быть стадо без пастуха, а народ без царя, что эти слухи распространяют смутьяны и германские агенты. Через несколько дней из города приехали двое с красными повязками выше локтя. Одного из них в деревне знали: это был учитель Минас, а другого, молодого, не знал никто.

Учитель произнес речь, сказал, что царя больше нет, что теперь свобода, землю нужно разделить между крестьянами. Но сначала надо разбить немцев. Молодой тоже выступал. Потом начались выборы.

Старший из Исананцев, Хачуменц Оган и сельский староста вошли в комитет. Кто-то из крестьян сказал, что староста кровопийца и незачем его выбирать, однако рассыльный Заки так на него посмотрел, что у бедняги пересохло во рту. Отец Геворг засвидетельствовал, что сельский староста человек честный, отзывчивый и заботливый.

После собрания все, кто вошел в новый комитет: священник, учитель Минас, молодой приезжий, писарь, рассыльный Заки и еще несколько человек, — отобедали в доме Исананца, поели, выпили, а к вечеру учитель Минас и его спутник под хмельком уехали в город.

Дочь Адама обо всем этом рассказала мужу. Ван-дунц Бадин сперва не поверил: мол, пустая болтовня, а потом призадумался.

— Может, войну прекратят и Габуд вернется домой.