Альпийская фиалка

Габуд слушал внимательно, и его охватывало неудержимое желание самому увидеть все это. Но, придя домой, он мирился с мыслью, что придется ему изучать ремесло в родной деревне.

Как-то раз они с отцом пошли к плотнику Давиду. Отец попросил его обучить Габуда ремеслу. Плотник сперва упрямился для виду, но под конец взялся за два года обучить Габуда всему, что знал сам.

Вечером плотник пришел к Вандунцу. Поели, выпили, поговорили по душам и с этого дня стали закадычными друзьями.

…Была глухая ночь. Бадин, дочь Адама, счастливые и довольные, предавались мечтам о будущем. Рядом с ними сладко спал Габуд — их единственная опора и надежда в жизни.

Однажды утром вся деревня всполошилась. То с одной, то с другой крыши доносился зычный голос сельского рассыльного.

— Эй, люди, приказ царя, всем запасным явиться в город, война с Германией…

Побывавшие в городе рассказывали, что всюду на стенах расклеены большие листы бумаги; встречаясь на улицах, люди толкуют о войне, согнали большое войско, идет война между многими странами, в мире все смешалось.

Крестьяне группами собирались перед лавкой, кто-нибудь из грамотеев читал вслух газету, произносились незнакомые имена и названия местечек, городов, стран, и люди инстинктивно чуяли, что их ожидают голод, лишения, резня.

Сельский староста и старший братец Исананц говорили, что война выгодна народу, что трон русского царя прочен, у него много войска и скоро он одолеет германского царя.

— Шириной страна эта от Сибири до самой Индии, зовется она Россией, ее не победить…

Старики поведали, что в Эпремверди[92] будто бы сказано: столкнутся восемь государств, хлеб вздорожает, расходы царя увеличатся.

Больше всех был доволен писарь: он помогал детям богатых крестьян, здоровенным парням, избежать военной службы. Не брезгая ни подкупом, ни подлогом, они оставались в деревне, а вместо них на войну шли другие. Открылось широкое поле деятельности для сведения мелких счетов.

Расклеенные по городу приказы всколыхнули стоячее болото деревенской жизни.

Габуд видел, что в деревне произошли перемены. В лавке Исананца вздорожали краски, мало стало ситца и других тканей, взлетела и цена на сахар.

Сыновья Исананца припрятали ситец, чтобы потом продать его подороже.

— Дороги отрезаны, краски — германский товар, когда еще мы будем торговать таким товаром.

В глазах Габуда деревенский писарь был сущим дьяволом.

Как-то раз сноха Хачуменца пришла к писарю с просьбой написать мужу письмо. Писарь сказал ей непристойность и дал волю рукам. Сноха с плачем ушла от него. Весть об этом быстро облетела деревню. Несколько человек хотели было проучить писаря, но сельский староста пригрозил:

— Любого смутьяна загоню в Сибирь. Сами знаете, время сейчас военное.

Габуд возненавидел писаря и больше не ходил в лавку Исананца; дома пили чай без сахара.

Вандунц Бадин рассказывал о пастбищах, о том, что в Монастырском ущелье созрели травы для покоса, что корова, у которой хвост пучком, должна скоро отелиться, что обвалился мост возле Верхнего поля. Порой он задавал Габуду вопросы о войне:

— Габуд, а германец верит в Христа?

— Верит.

— А почему же он в союзе с турком. Бог этого не простит.

Габуд улыбался наивности отца, он думал о сыновьях Исананца, о писаре и о тех, кто сражался на далеком фронте, мерз, голодал, лишался рук и ног и взамен получал от царя кресты.

Почему такая несправедливость?! Почему братья Исананцы сидят дома, а все трое сыновей Хачу??енца Бахши на войне? Почему подорожал сахар, почему в городе устраивают собрания, собирают деньги, как получилось, что учитель Минас организовал дружину и отправился с ней в Ван, а беженцы мрут от холода и голода.

Эти мысли одолевали Габуда, он пытался найти ответы, и голова его тяжелела от непривычных дум.

Однажды в дом Вандунца Бадина под ореховое дерево Атананца явился сельский рассыльный Заки.

— Добрый день, дочь Адама.

— А, Заки, к добру ли твой приход?

— К добру, конечно. Когда придет твой сын, передай, что завтра ему надо идти в город, призывают в солдаты.

Дочь Адама точно камнем ударило, колени у нее подкосились, глаза закатились, и она упала без чувств возле порога своего дома.

Вечером в доме пастуха, казалось, был траур, никому не хотелось ни есть, ни разговаривать. Бадин сидел у очага, сушил мокрые постолы и думал: «Что-то будет…»

Дочь Адама словно обезумела от горя. Сидя рядом с Габудом, она не сводила с него глаз и не могла вымолвить ни слова. Габуд лежал на циновке и думал о том, как будут жить старики родители после его отъезда.

Казалось, все бремя деревенской скорби легло в этот вечер на дом Вандунца Бадина.

Тяжелые, безнадежные мысли терзали стариков во мраке ночи и не давали сомкнуть глаз. Один тяжело вздыхал, другой стонал и тихо всхлипывал, сдерживая рыдания…

На другой день, рано утром, Габуд ушел в город. Дочь Адама забыла в этот день приготовить, как обычно, краюху хлеба для Бадина, а Бадин, выгнав скотину в поле, совсем не следил за стадом. Все его мысли были заняты сыном: «Годен или, даст бог, не годен?»