Алракцитовое сердце. Том I

— Не дури… твою же мать!.. — Деян рванул руку изо всех сил, но проще было бы вырваться из медвежьего капкана. Кожа будто плавилась; боль то отступала, то вновь пронзала руку раскаленной иглой от плеча до кончиков пальцев. Деян, извернувшись, дотянулся до ножа и приставил лезвие чародею к горлу. — Прекрати немедленно, или я сам тебя убью! Слышишь меня, Голем?! Ты… — Деян, наклонившись, лучше разглядел его лицо и замер, пораженный, на миг позабыв о терзавшей запястье боли, — такая невероятная мука искажала сейчас черты чародейского лица. Глаза Голему были закрыты; из-под век проступили слезы.

— Зачем?! — глухо повторил чародей. Он не управлял своим колдовством, если вообще осознавал, что использует его.

«Что же это, Господи… Мрак Небесный!».

Деян стиснул рукоять ножа. Боль в запястье была невыносима: если чародей еще не искалечил его, то мог сделать это в любой миг. Стоило немедля перерезать ему глотку и не мучиться за то совестью. По уму, незачем было и пытаться отвести от него смерть, потому что, как он сам сказал — зачем ему было жить? В сущности, незачем…

И это было неправильно. Чудовищно и неправильно.

Тысячу раз за бесконечно долго мгновение Деян решал нанести удар, и тысячу раз отказывался от своего решения.

— Перестань. Не используй силу. Пожалуйста! Остановись, Голем… Рибен. — Деян перевел дыхание. Глаза слезились от боли, говорить спокойно стоило огромного труда. — Ты искалечишь меня и убьешь сам себя, если продолжишь. Перестань! Ну же…

Красноречие окончательно оставило его, но спокойный тон подействовал на чародея, или же у того кончились силы — но хватка ослабла, и колдовство иссякло. Расплескавшийся отвар из кружки, теплый и липкий, стекал в рукав, смешиваясь с кровью от раскрывшегося пореза на ладони.

Деян сунул нож под лавку и освободившейся рукой разжал чародею пальцы. Кисть слушалась нормально; только на коже наливался багровым свежий ожог — но эта мелочь сейчас не требовала внимания.

«Господь всемогущий… — Деян, чувствуя себя совершенно обессиленным, ткнулся лбом в лавку. — Если так продолжится, я долго не выдержу…»

— IV —

Наступило утро, холодное и пасмурное; за ним — такой же день. Лес вокруг хижины буквально кишел животными: еще до полудня в ловушки попались два зайца и куропатка. Чувствовалось в таком изобилии что-то противоестественное, и все же Деян был этому рад чрезвычайно: рядом с ручьем нашлось еще три заросших грядки, но пригодных в пищу овощей на них осталось не так много, чтобы надеяться продержаться сколь либо долгий срок.

Зайчатина просаливалась в единственной нашедшейся в хижине кадке, куропатка плавала в котелке. От густого мясного запаха рот наполнялся слюной. Деян не помнил, когда сам ел вдоволь в последний раз; сильнее, чем есть, хотелось только спать, но поесть и заготовить мясо впрок необходимо было прежде всего.

Чародей спал беспробудным сном; выглядел он не так скверно, как накануне, потому Деян посчитал, что лучше его пока не тревожить. Чтобы не заснуть, достал инструмент и взялся разбирать ружье. Не так уж ржавчина его и попортила, как оказалось, но возможно ли его привести в порядок, Деян не знал: Беоновы объяснения забылись за годы, и инструмента ружейного он сам в руках сроду не держал. Отрешенно он водил прутом изнутри ствола, рассуждая в мыслях, что за странная вещь — такое мудреное оружие, вся хитрость которого служит тому, чтоб сподручней было человеку убивать человека. Предназначение подобное отталкивало, но мощь — притягивала. Приятно было ощущать ее в руках… Однако даже эта чудовищная, противная воле небес мощь уступала колдовству.

«Намного уступала: у Кенека с Хемризом не было ни шанса. — Деян, вспомнив развороченное ружье, взглянул на чародея. — Чудны дела твои, Господи!»

Невозможно было поверить в то, что этот человек — обессилевший, измученный — обладал невообразимым могуществом; способен был разрывать металл, выворачивать землю наизнанку одним движением руки.

Наконец мясо подоспело; можно было позволить себе еду, отдых и сон.

— V —

Что-то разбудило его. Деян немного полежал, притворяясь спящим, затем открыл глаза — но ничего не изменилось: вокруг стояла непроглядная темнота, густая и вязкая, как смола, поглотившая все цвета и звуки.

Захлестнутый страхом, он вскочил с лавки, оступился и больно ушиб ногу о ящик. Лишь тогда мир снова стал нормальным: проступил силуэт великана в углу у стены, стол, потухший очаг, темная фигура на лавке напротив. Чародей был в сознании и, приподняв голову, смотрел на него.

Чародей и разбудил его, окликнув, — теперь Деян это понял.

— Это было… что-то произошло сейчас? — Деян нащупал кремень и подпалил сразу три смолистых щепки, чтобы скорее разогнать темноту.

— Может быть. Не знаю. — Чародей откинулся на набитый мхом мешок, служивший ему подушкой, и уставился в потолок. — Я подумал, что снова ослеп.

— И все? Поэтому нужно было меня будить?

— Я сейчас не чувствую силу. И не почувствую еще долго.