Алракцитовое сердце. Том I

— Спасибо за отличную новость, — проворчал Деян. Никакой «силы» он не чувствовал и плохо себе представлял, что это такое, зато всем телом ощущал, насколько устал, хотя проспал не так уж и мало, раз воздух в хижине успел выстыть. Разламывалась голова, ныли все кости, все ссадины и порезы, и особенно обожженное запястье. Снаружи тянулась ночь, и сколько оставалось еще до рассвета, не хотелось и думать.

Вообще ничего не хотелось.

Но пора было прогревать хижину, потому Деян запретил себе смотреть на лежанку, развел в очаге огонь и поставил греться воду.

— Мне нужно наружу. Помоги встать, — подал голос чародей. Тон его оставался раздражающе спокойным, без хотя бы толики смущения, с какой приличествовало бы просить об одолжении.

«Приказывать привык, повелевать, мерзавец. — Деян не двинулся с места. — Что стоит сказать — так все сразу по-твоему…»

Чародей повторил просьбу.

— Я слышал. Досадно, наверное? — Деян, наклонившись над лавкой, заглянул ему в глаза. — Быть колдуном, каких свет не видывал, — и не мочь самому выйти по нужде. А, Голем?

— Раз я тебе отвратителен пуще прокаженного, — чародей равнодушно встретил его взгляд, — зачем тогда спас?

— Отец научил: негоже людей в беде бросать. Успел научить до того, как его задрал шатун. Тот в медвежьей шкуре был, но я вот смотрю на тебя и думаю — сильно ли вы различаетесь? Твари бессовестные, забери вас Мрак! Суда Господнего на вас нет. — Деян с трудом заставил себя умерить голос. — Так ты идешь или передумал, князь немощный?

Голем молча обхватил его за шею, садясь на лавке.

Вода бурлила в котелке, чадил очаг. Деян прошелся из угла в угол, вдоль одной стены, вдоль другой, пнул подвернувшееся под ногу поленце, вернулся к огню. От свежего воздуха злость остыла и обернулась жгучим стыдом. Что, если бы в прошлом — в те дни, когда он жизнь готов отдать был за то, чтоб хоть раз еще вот так пнуть еловую чушку — если бы тогда сумасшедшая Вильма разговаривала с ним так, как он сейчас с чародеем? Укоряла бы слабостью? Вряд ли он дожил бы до нынешнего дня. Наложил бы руки на себя, а то и на старуху, если б смог… Глупо и подло было пользоваться беспомощностью чародея, чтобы уязвить его.

«Лучше б он на меня в ответ наорал».

Деян снова встал и принялся ходить по хижине. Голем — вопреки легенде о безудержности своего гнева — воспринял грубость внешне с полным равнодушием. Извиняться не хотелось, но на душе было муторно.

— Я… глупость сморозил, — наконец выдавил из себя Деян. — Сорвался. Прошлые мои беды — не твоя вина, а это… это ерунда все.

Чародей, приподнявшись на локте, взглянул удивленно.

— Я ведь сам когда-то… так же лежал, встать без чужой помощи не мог, — запинаясь, продолжил Деян. — Бес дернул за язык. Извини, Голем.

— Сделай одолжение: «Рибен», — поправил чародей и, откинувшись на подушку, снова уставился в потолок. — Голем — так звали нас обоих с Джебом во времена оно, когда он был самим собой. А у меня есть имя. Осталось, так сказать, на память. Об отце и всем прочем.

— Как пожелаешь, — растеряно сказал Деян. — Не держи зла: я не хотел тебя задеть.

— Хотел, но не смог. — В голосе чародея послышалась тень былой язвительности. — Не важно, Деян. Я когда-то выслушивал намного худшее. Забудь.

— Ладно… Ему нужно что-нибудь? — Деян указал на Джибанда.

— Нет. — Чародей закрыл глаза. — Ничего ему не нужно.

— VI —

«Не иначе тоже какое-нибудь колдовство!»

Деян, наблюдая за чародеем, усмехнулся. Тот маленькими быстрыми глотками пил смешанный с отваром ведьминых камней бульон. Деян пробовал варево — вкус был гадок невероятно; однако исхудавшее лицо чародея выражало неподдельное наслаждение.

Зрелище это — кроме некоторого удовлетворения — вызывало в равной мере отвращение и зависть. Все происходящее, начиная с его появления у развалин, было для чародея неприятно и даже мучительно, жизнь для него утратила всякий смысл — и все же он, несмотря ни на что, хотел жить. Жить! «Жити ради самоей жизни», как писалось в Белой книге. Это глубинное, животное желание имело над ним большую власть; или же, вернее, оно попросту лежало в самой сути, в самой сердцевине его существа? Возможно, оно и служило тем щитом, что берег его измученный разум от окончательного краха….

Чародей был еще совсем слаб, едва мог сидеть без посторонней помощи, но смерть отступила от него. И теперь он с наслаждением и жадностью поглощал пищу, которой побрезговали бы свиньи.

— Ты правда князь, Рибен? — не удержался от вопроса Деян.

Чародей неохотно оторвался от еды:

— Был когда-то. Что, не похож?

— Не слишком… наверное. — Деян пожал плечами. Он, ясное дело, никогда прежде князей не встречал, но по рассказам и сказкам представлял их иначе.

— Мне многие говорили, что я слишком быстро ко всему привыкаю, а титулы в кругу свободных людей поминать негоже. Впрочем, — Голем вдруг улыбнулся, — в сравнении с манерными столичными ослами я всегда был неотесанным солдафоном. Так что твоя правда: не похож.