Альтераты: миссия для усопших

– Всё хорошо будет, – шептала она, поглаживая её по спине, как маленькую.

И сама верила в то, что станет лучше.

Дни тянулись одинаковой чередой ранних подъёмов, уколов, процедур, осмотров. Игоря Ивановича удавалось радовать и с каждым днём всё сильнее.

Лерка искренне надеялась на скорую выписку, уже строила планы.

После работы к ней заехала Светлана Павловна:

– Так домой хочу, – прошептала Лерка, свесив худые ноги с высокой койки. Она заметила, как напряглась при этих словах мать. – Хочу котлет нормальных, с мясом и чесноком. И картошку жареную… Пожарим? И с Гашкой хоть в кино схожу или в музей.

Мать быстро отвела взгляд. Лерка почувствовала неладное:

– Мам, а чего Гашка ко мне ни разу не приходила? – прищурилась она.

– Да не пускают к тебе. Только меня, – та развела руками и засобиралась домой: – Поеду я, дочка, а то все пробки соберу, пока до дома доберусь. Перед работой заскочу, котлеток тебе домашних передам.

И, торопливо чмокнув дочь в щёку, выскочила из палаты.

Лерка вздохнула. Вроде как всё логично, но выглядит так, будто мать что-то скрывает.

В коридоре промелькнула чья-то тень: свет моргнул и выровнялся. Лерка к этому уже начинала привыкать.

Недавний разговор с Рагдой многое поставил на свои места.

Она – иная. Она – альтерат. Не сумасшедшая.

Видеть усопших – её дар или проклятие.

Здесь, в больнице, их слишком много. Словно здесь сомкнулись два мира.

Лерка постоянно чувствовала знакомый холодок, кутаясь от него в неуклюжий байковый халат. Медсестры и пациентки из других палат удивленно на нее поглядывали, за глаза называли "стукнутой". А Лерка видела их всех: ныне живущих и недавно ушедших.

Вчера, после отбоя, относила в столовую пакет молока. Страшно болела голова и ушибленное запястье.

У стены, на узкой скамейке, сидела, вздрагивая плечами, кроха лет девяти: редкие рыжие волосики расплелись, разметались по исхудавшим плечам, мятая пижама висела как на вешалке, разношенный тапочек сполз с ноги. Лера присела рядом.

– Эй, ты чего плачешь?

Девчонка повела острым плечом, отвернулась.

– Если ты мне скажешь, то, может быть, я смогу помочь. А если отвернешься, то точно – нет.

– Я маму потеряла… Я ищу её, а её всё нет нигде, – она повернула несчастное личико. У неё оказалось веснушчатый и курносый нос пуговкой. – Как думаешь, она потерялась?

– А ты сама что думаешь? – Лера пыталась не причинить боль.

Девочка задумалась. Её слезы постепенно высыхали, она стала совсем серьезной.

– Думаю, потерялась я, – отозвалась она. – Я здесь давно лежу. Не на этом этаже, выше. Там большие стеклянные боксы. И все всегда ходят в масках, – она повернулась к Лере. – Знаешь, когда я засыпала, у меня совсем не было волос. А сейчас – смотри какие длинные. Как раньше. Ещё до болезни.

Она положила руки на колени, задумчиво уставилась на носок своего тапка, закусила губу.

– Тебе очень идёт с такими волосами, – подбодрила Лера.

– Есть ещё одна странная вещь, – девочка подняла на неё глаза, в них читалось сомнение. – Мне совсем не больно.

– Разве это странно? Это же очень хорошо.

– Нет, ты не поняла. Мне совсем не больно. Как до болезни. И я беспокоюсь – вдруг что-то не так…

– Что именно не так?

Девочка опустила голову на грудь и засопела.

– Так, как будто я умерла, – она покосилась на собеседницу, явно смутившись и ожидая осуждения. – Понимаешь, мне так спокойно…

Лера почувствовала, как кожа на щеках розовеет, а к горлу подступает колючий комок. А девочка продолжала:

– Мне было бы совсем хорошо, если бы я не боялась.

– Боялась чего?

– Что я там буду одна. Я даже дома в квартире боялась одна оставаться. А тут…

Лера придвинулась к ней и положила руку рядом с её холодной ладонью. Пальцы свело судорогой.

– Ты не будешь там одна. Представь, что ты звено длинной-предлинной цепочки. И в этой цепочке не только ты. Но и твоя мама с папой, дяди-тети, бабушки-дедушки и прабабушки и прадедушки. И так – без конца и без края. Это как будто ты в гости к бабушке в деревню приехала.

Девочка задумалась.

– Я бы хотела к бабе Насте. Я её любила. У неё корова была, Мусьенка. Ласковая такая. И дом большой, чистый, с салфеточками на комоде.

– Думаю, так оно и будет.

Девочка впервые улыбнулась:

– Спасибо, ты добрая. Только очень печальная. Если ты тоже умерла, хочешь, вместе будем жить у бабушки?

Лерка покачала головой.

– Мне нельзя. У меня своя цепочка.

Она не заметила как в темноте сонного коридора показалась сгорбленная фигура, встала в сторонке, ожидая, пока девочка наговорится, поманила пальцем.

– А, вот и баба Настя пришла, – обрадовалась кроха, спрыгнула со скамейки. – Скажи, а смогу я маме сказать, что у меня все хорошо, чтобы она не переживала? Ей ведь тяжелее, чем мне.

– Конечно, когда захочешь, – Лерка почувствовала, как её пробирает озноб.

Девочка махнула рукой и скрылась в синем полумраке, оставляя за собой невесомый шлейф шагов и звонкого детского щебетания.

***

А около палаты Лерку поджидала Рагда.

– Ты где ходишь?

– Молоко относила…

– ЧАС?

Лерка посмотрела на часы. Действительно, её не было в палате больше часа. Странная штука – время.