Алые сердца. По тонкому льду

Весь дворец Куньнингун пропах лекарствами. Лицо императрицы, урожденной Ула Нара, было желтого, воскового цвета. Она похудела, и щеки впали так сильно, что скулы торчали, как высокие скалы над бездонной пропастью. Волос у нее тоже выпало немало, и, казалось, теперь ни одна из драгоценных шпилек не сможет удержаться на ее голове, однако она по-прежнему велела придворной даме делать ей аккуратную прическу и украшать ее шпильками со счастливыми знаками – облаками, на которых был выгравирован иероглиф «счастье».

– Гэгэ, госпожа императрица еще почивает, – шепнула одна из придворных дам.

Урожденная Ула Нара тут же открыла глаза:

– Чэнхуань, заходи.

Чэнхуань поспешно вбежала в комнату и, сев на колени возле ее постели, сказала:

– Кажется, сегодня госпоже намного лучше.

Урожденная Ула Нара слабо улыбнулась. В душе она с необычайной ясностью осознавала, что ее смертный час уже близок. Она не испытывала печали или сожаления, но никак не могла расстаться с этим миром.

Императрица крепко сжала руку Чэнхуань и знаком велела ей присесть у кровати на низенькую скамеечку, чтобы им двоим было удобнее беседовать.

– Я еще помню тот день, когда Его Величество принес тебя в наш дом. Ты весила немногим больше пяти цзиней, и твое личико было размером с грушу. Его Величество велел мне хорошо заботиться о тебе. В то время твой отец еще находился под стражей в переулке Янфэн, и я, признаться, была не очень рада твоему появлению: боялась, что ты навлечешь беды на все наше поместье. Успокоилась я лишь тогда, когда император Шэнцзу даровал тебе имя. Если император Шэнцзу надеялся, что ты будешь «чтить родителей и доставлять им радость», это само по себе означало, что рано или поздно он отпустит твоего отца на свободу. Я, однако, даже не предполагала, что столько лет спустя той, кого ты будешь чтить и кому будешь доставлять радость, стану я.

– Конечно, ведь вы, госпожа, любите меня, – ответила Чэнхуань, прижавшись к ее ладони щекой.

Урожденной Ула Нара очень нравилось то, что Чэнхуань помнит хорошее отношение. Кто бы ни сделал ей хотя бы крошечное добро, она непременно это запоминала. С сорок третьего года эры Канси, когда в юном возрасте скончался ее первый и единственный сын, Его Величество, словно чувствуя ее внутреннюю боль, никогда не оставлял ее, но она так и не смогла забеременеть и с тех пор медленно умирала.

Его Величество всегда держал Чэнхуань рядом, растил ее, души в ней не чая, и само собой разумеется, что императрица тоже прекрасно к ней относилась, притом вовсе не потому, что действительно любила Чэнхуань, а из-за того, что Его Величество требовал этого от нее. Однако Чэнхуань была столь очаровательным ребенком, что мало-помалу императрица искренне полюбила ее и стала относиться к ней почти как к родной дочери: это помогало ей справиться с грустью и одиночеством, что часто одолевают бездетных женщин. Чэнхуань была умна, а может, она просто чувствовала искренность в чувствах императрицы к ней или так же, как она, хотела, чтобы Его Величество был счастлив, – так или иначе, она часто приходила к ней во дворец Куньнингун, играла ей на чжэне, пила с ней чай и обсуждала модные ткани, замешивала для нее помаду из кармина и в целом позволяла ей наслаждаться счастьем, доступным всем, у кого есть маленькая дочь, «чтящая родителей и доставляющая им радость».

В этом же году, когда императрица слегла от болезни, Чэнхуань навещала ее каждый день, изобретая все новые способы развеселить больную. Чэнхуань была скрупулезной, сразу видела, если служанки или придворные дамы небрежны, и мгновенно выводила их на чистую воду. Прошел почти год с тех пор, как императрица заболела, и тем не менее во дворце Куньнингун царил идеальный порядок – казалось бы, ничего особенного, ведь это и должна делать для матери ее родная дочь.

– Я бы так хотела увидеть, как ты выйдешь замуж, – произнесла императрица. – Хотела бы сама готовить тебе приданое и проводить тебя, когда ты будешь покидать дворец. Жаль, что мне не повезло стать тебе полноценной матерью.

Она тяжело вздохнула.

– Его Величество сосватал тебя молодому монгольскому господину. Когда ты станешь его женой, займешь то же положение, что занимала когда-то я, а твое будущее станет похожим на мое настоящее. Сейчас я скажу тебе то, что моя матушка сказала мне больше сорока лет назад, когда я выходила замуж за Его Величество, и ты должна запомнить все слово в слово.

– Я внимательно слушаю вас, госпожа, – ответила Чэнхуань и приготовилась сосредоточенно слушать.

– Ты ожидаешь, что молодой монгольский господин будет обожать тебя больше жизни? – спросила императрица.

Чэнхуань смутилась, но честно кивнула.

Взгляд императрицы внезапно наполнился яростью, и из-под завесы ее мягкой, ласковой натуры показалась другая, свирепая сторона, которую прежде она тщательно скрывала.