Алые стены в Хогвартсе (СИ)

— Вообще-то, ты влюблена в Поттера, забыла? — вымолвил парень, а в голове мелькало: «Да это фарс какой-то… Как можно так себя предлагать? Она, что, не понимает, что этим только бесит меня? Или она нарочно меня злит, чтобы я прикончил её одним ударом? ...Как бы там ни было, благодаря такому её поведению, я сейчас быстро дойду до нужного состояния…»

И он стиснул волшебную палочку в руке так, что костяшки побелели.

— Я согласна его забыть ради тебя, — тем временем девушка гнула свою линию.

— Ах, ты согласна?! — его злость выплеснулась в иронии. — Невероятная честь, мисс Уизли! Ради меня забыть Поттера Великого! Я щас умру от щастья!.. Только, знаешь ли, я не любитель надкусанных яблок. Похоже, в Хогвартсе только я и Гарри не удостаивались ещё твоей благосклонности. Я имею в виду, телесной. Ты же на это мне намекаешь, я правильно понял?!

— Да ты…! Да кáк ты…?! — смущение Джинни растаяло без следа, теперь она злилась не хуже Эйнара. Только она не учла, что они находятся вовсе не в равных условиях…

— …А я ещё не верила, когда говорили, какой ты!!!

— Интересно, какой же я, просвети, — хмыкнул Эвергрин.

— После Святочного Бала полшколы девчонок о тебе мечтали! Каждая хотела встречаться с тобой! Даже, я слышала, француженки!

— И что?

— И то! Когда ты так и остался без пары, все сразу стали шептаться, что… — и она осеклась.

— Что? Продолжай, раз начала, — процедил он сквозь зубы, хотя уже понял, чтó она скажет, если посмеет: одно дело, шептаться за спиной, и совсем другое — заявить в лицо.

— Ну… Что ты… — её кураж испарился, как только Джинни увидела придвинувшееся к её лицу лицо Эйнара, с таким бешенством в потемневших глазах, которое сразу ей напомнило не кого-нибудь, а самого профессора Снейпа. Конечно, она тут же заткнулась.

— То-то же! Если не знаешь, о чём говоришь, лучше молчи. Может, за умную сойдёшь, — распрямился он и взмахнул волшебной палочкой: — Хотя, вот так будет понадёжнее. Силенсио! — и тут же, почти без паузы: — Флагелло! Флагелло!

Белый луч, похожий на раскалённую проволоку, стегал и жёг одновременно, палочка Хембридж работала отлично. Джинни дёргалась, взмахивая руками, пыталась защитить лицо, рот широко открывался в беззвучном крике. Лицо кривилось от боли и страха, но ещё больше — от осознания неизбежности… «Флагелло! Флагелло!» — беспощадный луч хлестал слева и справа, путался в волосах и жестоко рвал их. «Лацеро! Лацеро!» — руки, ноги девушки покрывались глубокими рваными ранами, зияющими в разрывах ткани. Снова и снова «флагелло» чередовался с «лацеро», открытые раны под ударами луча-хлыста болели и кровоточили всё сильнее. Больше всего Джинни ждала, когда же она потеряет сознание, но забытье всё не приходило. Кровь теперь текла свободно, мантия больше не впитывала её. Эйнар замер, любуясь растекающимися струйками, которые «оживляли» подсохшие лужицы крови Грэнджер. Резко выдохнув, он опять направил на полуживую Джинни волшебную палочку. Закусив губу, девушка расширила в ужасе глаза, и слёзы текли по её щекам, обжигая глубокие царапины и смешиваясь с кровью… Тем не менее, ни одна рана ещё не была смертельной, Эвергрин следил за этим.

— Думаешь, я слишком жесток к тебе? Гермиона страдала не меньше, только от боли в душѐ, с которой не сравнится никакая телесная боль. Но, увы, души-то у тебя и нет, Джиневра Уизли. Поэтому страдает твоё тело.

«За что ты так ненавидишь меня?!» — беззвучно прошептала девушка.

— Ненавижу? О нет, Джинни, ненависть слишком сильное чувство, оно не предназначено для такого ничтожества, как ты. Ненавижу я Гарри Поттера, каждой струной моей души, выражаясь высокопарно. А тебя всего лишь презираю…Встать! — рявкнул он внезапно. С трудом превозмогая боль в израненных руках и ногах, она оперлась на подлокотники и встала.

— Иди к стене. Туда, рядом с той кровавой лужей. Диффиндо! — волшебные верёвки на её ногах были разрезаны вместе с мантией, — Иди.

Девушка спотыкаясь шагнула туда, куда он её велел.

— Виртус Виолатио! — несколько раз прогремело заклинание. Переломанные ноги больше не держали её, и Джинни рухнула на пол, лицом вниз. Эйнар подошёл и пинками шипованных сапог «проверил», насколько «хорошо» сломаны кости. О да, палочка Хембридж работала безупречно. Парень наклонился к беззвучно рыдающей Уизли, приподнял её голову за волосы и прошипел над ухом:

— Твоя кровь тоже не достойна быть на стене. Пусть остаётся на полу, рядом с той, что вытекла из Хембридж. Пожалуй, я оставлю тебя, не буду дожидаться, пока ты испустишь дух. Завтра я приду и приберу тут. Прощай.