Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой

Я думаю, самыми прекрасными и удивительными воспоминаниями в моей жизни навсегда останутся эти короткие месяцы полнейшей свободы от проклятых денег и частной собственности, когда я беззаветно работала бок о бок с мужчинами, ела в общественной столовой, отдавала белье в коммунальную прачечную, чинила башмаки в коммунальной обувной мастерской… ежемесячно получала свой брусок мыла – и удовлетворяла все свои потребности, не потратив ни рубля![321]

Сэм, будучи начальником планового отдела, отвечал за разделение работников на категории. Рут утверждала, что само это разделение – несправедливость. Когда колонисты собрались, чтобы обсудить, как именно будут определяться эти категории и соответствующие им размеры зарплат, Фрэнк внес следующее предложение: пусть на бумаге колонисты согласятся на внедрение этой системы, а на деле все заработанные деньги будут распределяться поровну. Рут поддержала мужа, заявив, что коммунальный быт устроен правильно и что если сами русские еще не готовы к настоящему коммунизму, то они, американцы, уж точно готовы.

Подавляющее большинство проголосовало против предложения Рут и Фрэнка, а один колонист выкрикнул, что, если уж система зарплат годится для русских, то для них, американцев, и подавно! Другая женщина, коммунистка, фыркнула: «Она [Рут] вздумала учить русских есть мороженое!» Рут сердито ответила, что если американцы ничему не могут научить русских, тогда им вообще здесь делать нечего. Последнее слово осталось за Гарри Сассменом, сатириком: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь… А потом разделяйтесь на семнадцать категорий!» Рутгер спросил Рут и Фрэнка, примут ли они новую систему. Фрэнк пробурчал что-то невнятное, а Рут сказала, что как-нибудь смирится с ней, если только прежние коммунальные условия сохранятся: «Для меня как для работающей женщины они означают эмансипацию»[322].

Третьего февраля тридцать семь колонистов, в том числе пять женщин и семь детей, уехали. Несколько разочарованных колонистов рассказали в американской прессе о причинах своего недовольства. Рут и Томас Дойл из Батон-Ружа (штат Луизиана) пошли дальше – и обвинили организаторов «Кузбасса» в сознательном обмане и присвоении их денег. Проведенное в России время они охарактеризовали как «несколько месяцев опасностей, разуверения и разочарования». Хуже всего, по словам Томаса Дойла, были «постоянные оскорбления в адрес его жены со стороны советских чиновников и других людей, которые настойчиво навязывали колонистам принципы свободной любви». Помимо разоблачительных рассказов об обмане, опасностях, жульничестве и распутстве, Дойлы поделились еще одной сенсацией: якобы другой колонист, Ной Лернер, сознался в том, что это он произвел смертоносный взрыв на Уолл-стрит в 1920 году. Лернера арестовали и держали в тюрьме без назначения залога, но через две недели выпустили – ввиду отсутствия доказательств. Прошло еще четыре месяца, прежде чем выдвинутые против оргкомитета «Кузбасса» обвинения тоже были сняты ввиду необоснованности[323].

По мнению Рут Кеннелл, Дойлы с самого начала были скандалистами и не могли ужиться с другими колонистами. Миссис Дойл напала на Эми Шектер, учительницу, после того как та выгнала мальчишек Дойлов из класса за срыв урока. А Фрэнк Кеннелл подозревал Томаса Дойла в воровстве припасов со склада, которым заведовал. Обвинения со стороны Дойлов, пусть и ложные, бросали на колонию тень и ставили под сомнение ее будущее[324].

Жалобы Дойлов на советскую «свободную любовь», пусть и преувеличенные, говорили о возраставшем расколе внутри американского общества – расколе, который побуждал заметное количество людей искать свободу в других странах. На мысли об этом наводит опубликованный в журнале New Masses очерк Тома Баркера «Ад в Сибири», где описывалось обыкновение колонистов купаться в Томи нагишом: