Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой

О’Конноры, теперь оба работавшие на Federated Press, обрадовались приглашению Стронг, увидев в нем волнующую возможность, но, в отличие от Беннет, не бросились сразу же паковать чемоданы. Неясно, о чем больше думала Стронг, когда приглашала супругов: о журналистском опыте О’Конноров или же о наличии у Ллойд квартиры в Москве (Стронг спрашивала еще, нельзя ли там разместиться сотрудникам Moscow News – по крайней мере, до приезда О’Конноров). Как бы то ни было, из-за непростой политической ситуации, в которой оказалась редакция газеты, через несколько месяцев Стронг пришлось написать им снова и попросить немного повременить с приездом. А вот Беннет и Кеннелл предупреждать было уже слишком поздно.

Кеннелл в любом случае поехала бы в Москву. Она ощущала неприкаянность и разочарование, несмотря на то что в издательстве Harper, отчасти благодаря рекомендациям редакторов, отчасти благодаря полезным связям Теодора Драйзера, должна была выйти ее первая книга – «Ваня с улицы», подростковый роман о беспризорной молодежи в России. Возможно, Драйзер же помог ей получить первое задание от American Mercury. Хотя ее статью, вышедшую там, и можно было назвать удачей, она скорее настроила американских радикалов против Кеннелл, и ее муж Фрэнк (в ту пору уже живший отдельно) заявил, что эта публикация «навсегда закрыла [ей] дверь в Россию»[389]. Как оказалось, в этом он ошибся.

Кеннелл заранее договорилась об издании второй детской книги (про кузбасскую колонию) и подумала, что было бы неплохо снова съездить в Сибирь, чтобы собрать побольше материала. Еще она нашла себе внештатную работу в Ассоциации газетных предприятий. Но истинной причиной поездки Рут в Москву было ее желание сбежать – сбежать от Фрэнка. К тому же ей хотелось снова повидаться с Джуниусом Б. Вудом – корреспондентом Chicago Daily News, с которым у нее завязался роман под конец первого пребывания в Советском Союзе.

Когда Беннет встретилась с Кеннелл в Нью-Йорке, Кеннелл, по-видимому, была беременна от Фрэнка, что указывало на их примирение, но она по-прежнему не могла решиться провести оставшуюся жизнь с ним вместе. Обстоятельства сложились так, что Рут оказалась словно у разбитого корыта: «Не тратя лишних слов, могу сказать тебе, что мне не терпится удрать отсюда!» – писала она матери. Она с некоторым трудом уговорила врача отпустить ее, и 5 марта ей удалось выехать в Москву:

Я чувствую, что должна увидеться с В. [Вудом], как будто это поможет, хотя, скорее всего, нет, разве что, быть может, я посмотрю на него по-другому – и хотя бы разорву эту связь. Или она только сделается крепче? Или, может быть, я решу сохранить ее и возобновить другую?[390]

Беннет прибыла в Москву незадолго до Кеннелл, и обе женщины почти сразу пожалели о том, что приехали. Уже через несколько дней Беннет написала подруге: «Как мне хочется домой!» Помимо чудовищной перенаселенности, в Москве американок ждал еще и страшный дефицит продовольствия. Хотя иностранным работникам выдавали дополнительные талоны, они собственными глазами видели страдания простого народа. А еще, несмотря на апрель, в Москве было все еще по-зимнему холодно: Беннет жаловалась, что ей «пришлось разбивать ледяную корку на молоке в ведерке, чтобы налить его в утренний кофе»[391].

Суровые жилищные условия наверняка не были неожиданностью для Беннет и Кеннелл, хотя с этим еще могла бы как-то примирять стойкая вера в правоту системы, такой веры у них обеих как раз и не было. Кроме того, общая атмосфера оказалась гораздо более гнетущей, чем годами четырьмя-пятью ранее. Действовали строжайшие правила посещения. Беннет описывала их так: «Если у тебя в комнате кто-то остается до двенадцати часов ночи без регистрации, тебе грозит не только арест по распоряжению городских властей, но и допрос в ГПУ». На самом деле Беннет больше тревожили советское ханжество и одержимость производительностью труда, чем вездесущий надзор органов госбезопасности:

Эта зацикленность на двенадцати часах – наверняка очередная проклятая выдумка советского правительства, чтобы девушки пораньше возвращались домой, так чтобы мальчики спали по восемь часов и потом хорошо работали на благо Советского Союза[392].