Американская трагедия

In the Old Death House (or present reception room), the cells still there, and an integral part of this reception plan, were all in a row and on one side only of a corridor, thus preventing prying inspection by one inmate of another, and with a wire screen in front as well as green shades which might be drawn in front of each cell.	Камеры старого Дома смерти (которые сохранились в прежнем виде и теперь использовались как часть приемной) расположены были в один ряд и только по одну сторону коридора; таким образом, заключенные не могли наблюдать друг за другом; кроме того, имелись особые зеленые занавеси, которые можно было задернуть перед каждой камерой.
For, in an older day, whenever a new convict arrived or departed, or took his daily walk, or went for his bath, or was led eventually through the little iron door to the west where formerly was the execution chamber, these shades were drawn.	В прежнее время, когда заключенного приводили или уводили, или когда он шел на свою ежедневную прогулку, или же в баню, или когда его вели к маленькой железной двери в западном конце, где тогда находилась комната казней, - все занавеси бывали задернуты.
He was not supposed to be seen by his associates.	Прочим заключенным не полагалось его видеть.
Yet the old death house, because of this very courtesy and privacy, although intense solitude, was later deemed inhuman and hence this newer and better death house, as the thoughtful and condescending authorities saw it, was devised.	Впоследствии, однако, решили, что старый Дом смерти, ввиду такой предусмотрительной изоляции заключенных, обрекающей их на полное одиночество, - учреждение недостаточно гуманное, и тогда был спроектирован и построен новый дом, более совершенный с точки зрения заботливых и сострадательных властей.
In this, to be sure, were no such small and gloomy cells as those which characterized the old, for there the ceiling was low and the sanitary arrangements wretched, whereas in the new one the ceiling was high, the rooms and corridors brightly lighted and in every instance no less than eight by ten feet in size.	Здесь, правда, камеры были не такие тесные и мрачные, как в старом Доме с его низким потолком и первобытной санитарией; потолок здесь был высокий, в камерах и коридорах много света и сами камеры просторнее - не меньше, чем восемь футов на десять.
But by contrast with the older room, they had the enormous disadvantage of the unscreened if not uncurtained cell doors.	Но огромным недостатком по сравнению со старым Домом было то, что вся жизнь заключенного протекала на глазах у других.
Besides, by housing all together in two such tiers as were here, it placed upon each convict the compulsion of enduring all the horrors of all the vicious, morbid or completely collapsed and despairing temperaments about him.	Кроме того, при таком сосредоточении всех камер в одном двухъярусном коридоре каждый заключенный должен был мучиться, поневоле становясь свидетелем чужих настроений - чужого гнева, бешенства, отчаяния, тоски.
No true privacy of any kind.	Никакой возможности остаться действительно одному.
By day - a blaze of light pouring through an over-arching skylight high above the walls.	Днем - поток ослепительного света, беспрепятственно льющегося через стеклянную крышу.
By night - glistening incandescents of large size and power which flooded each nook and cranny of the various cells.	Ночью - яркие, сильные лампы, освещающие каждый угол, каждый закоулок камеры.
No privacy, no games other than cards and checkers -the only ones playable without releasing the prisoners from their cells.	Ни покоя, ни развлечений, кроме карт и шашек -единственных игр, в которые заключенные могли играть, не выходя из своих камер.
Books, newspapers, to be sure, for all who could read or enjoy them under the circumstances.	Правда, для тех, кто способен был читать и находить удовольствие в чтении при таких обстоятельствах, оставались еще книги и газеты.