Американская трагедия

"We will begin with 276 tonight.	- Сегодня мы начнем с двести семьдесят шестого псалма:
' How firm a foundation.'	"Сколь крепка твердыня".
All right, Miss Schoof."	Мисс Шуф, прошу вас.
At this the younger of the two women - very parched and spare - angular and homely - to whom life had denied quite all - seated herself upon the yellow camp chair and after arranging the stops and turning the leaves of the book, began playing the chosen hymn, to the tune of which they all joined in.	И младшая из женщин, очень худая, иссохшая, угловатая и некрасивая, судьба ничем не одарила ее, - уселась на желтом складном стуле и, пробежав пальцами по клавишам и перелистав ноты, заиграла названный псалом; все запели.
By this time various homeward bound individuals of diverse occupations and interests noticing this small group so advantageously disposed near the principal thoroughfare of the city, hesitated a moment - either to eye them askance or to ascertain the character of their work.	Тем временем расходившиеся по домам люди разных профессий и положений, заметив маленькую группу, так удобно расположившуюся близ главной улицы города, нерешительно замедляли шаг и искоса оглядывали ее или приостанавливались, чтобы узнать, что происходит.
And as they sang, the nondescript and indifferent street audience gazed, held by the peculiarity of such an unimportant group publicly raising its voice against the vast skepticism and apathy of life.	И пока те пели, безличная и безучастная уличная толпа с недоумением глазела на эту невзрачную горсточку чудаков, возвысивших свой голос против всеобщего скептицизма и равнодушия.
That gray and flabby and ineffectual old man, in his worn and baggy blue suit. This robust and yet uncouth and weary and white-haired woman; this fresh and unsoiled and unspoiled and uncomprehending boy. What was he doing here?	Этот седой, жалкий и никчемный старик в поношенном мешковатом синем костюме, эта сильная, но грубоватая и усталая женщина с совершенно белыми волосами, этот свежий, чистый, неиспорченный и наивный мальчуган... он-то здесь зачем?
And again that neglected and thin spinster and her equally thin and distrait looking mother.	И еще эта бесцветная и тощая старая дева и ее мать, такая же тощая, с растерянным взглядом...
Of the group, the wife stood out in the eyes of the passers-by as having the force and determination which, however blind or erroneous, makes for self-preservation, if not real success in life.	Из всей этой группы в одной только седовласой женщине прохожие могли почувствовать силу и решительность, которые, как бы ни были они слепы и ложно направлены, способствуют если не успеху в жизни, то самосохранению.
She, more than any of the others, stood up with an ignorant, yet somehow respectable air of conviction.	В ней больше, чем в ком-либо из остальных, видна была убежденность, хотя и невежественная, но все же вызывающая уважение.
And as several of the many who chanced to pause, watched her, her hymn-book dropped to her side, her glance directed straight before her into space, each said on his way:	Она стояла с книгой псалмов в опущенной руке, устремив взгляд в пространство, - и многие из тех, кто замешкался здесь, глядя на нее, говорили себе, каждый на свой лад:
"Well, here is one, who, whatever her defects, probably does what she believes as nearly as possible."	"Да, вот кто, при всех своих недостатках, наверно, стремится делать только то, во что верит".
A kind of hard, fighting faith in the wisdom and mercy of the definite overruling and watchful and merciful power which she proclaimed was written in her every feature and gesture.	Упрямая, непреклонная вера в мудрость и милосердие той высшей, могущественной и бдительной силы, которую она прославляла, запечатлелась в каждой черте ее лица, в каждом движении.