Однако, описанная выше система ограничения прав сторон имела одну важную особенность, а именно — защита могла добровольно пренебречь принципом «невмешательства в частную жизнь» обвиняемого, дабы показать суду его благонравие и добропорядочность. Но выражаясь метафорически, эта дверь открывалась в обе стороны — если защита бралась обсуждать личность подсудимого, то и обвинение получало аналогичное право, другими словами, адвокаты могли доказывать, что обвиняемый — хороший человек, а обвинители, соответственно, что — плохой.
В «деле Лео Франка» до определенного момента стороны не рассматривали человеческие качества обвиняемого, ограничиваясь лишь фактической стороной, то есть изложением и анализом последовательности событий. Однако ко второй декаде августа адвокаты решили представить присяжным свидетелей, которые должны были рассказать о том, каким замечательным человеком являлся Лео Франк и насколько же плохи все те, кто утверждает обратное. В число последних входили, как нетрудно догадаться, Далтон и Джим Конли, чьи показания компрометировали обвиняемого.
Совершенно непонятно, для чего адвокаты Франка решились на этот шаг. Ситуация к 10 августа складывалась для защиты очень даже неплохо — доверие к обвинению было сильно поколеблено показаниями частного детектива Скотта и лифтёра Холловэя. Все, наблюдавшие за ходом процесса, поняли, что солиситор и работавшие по его поручению детективы полиции собирали обвинительную базу грубо манипулируя свидетелями. Истерика, которую солиситор Дорси закатил во время допроса Холловэя, убедительно продемонстрировала растерянность и даже испуг прокурора, потерявшего контроль за ситуацией. В этой обстановке обвинительный вердикт представлялся весьма маловероятным — по крайней мере так кажется с позиций нашего сегодняшнего знания.
Но адвокаты решили выиграть суд «вчистую» и доказать всему миру, что Лео Франк — мужчина непорочный и весь из себя белый голубь, а всё, что про него говорят плохое — суть оговор и ложь чистой воды. Замечательную русскую пословицу «лучшее — враг хорошего» адвокаты явно не знали, иначе они не стали бы улучшать ситуацию и без того выигрышную. Это решение стало первым странным зигзагом в действиях защиты и, как скоро станет ясно, не последним.
Вызванный в суд 9 августа Герберт Шифф, помощник Лео Франка, опроверг рассказы свидетелей обвинения Конли и Далтона в той их части, где сообщалось о том, будто в кабинете Лео Франка часто по субботам после обеда бывали женщины. Шифф заявил, что с июня 1912 по январь 1913 года он пропустил очень мало субботних дней в офисе, и за это время ни одна женщина, кроме жены обвиняемого, не посещала кабинет управляющего в субботу после обеда.
Начиная с 12 августа перед судом потянулась длинная вереница фабричных работниц, сообщивших о том, что управляющий карандашной фабрикой «вёл себя хорошо», в аморальных поступках замечен не был и являлся мужчиной, заслуживающим доверия. Не в пример Конли, который доверия не вызывал совершенно. Эти свидетели, получившие название «хар
Обвинение равнодушно наблюдало за этим парадом славословия и не пыталось подвергнуть свидетелей жёсткому перекрёстному допросу. Несложно догадаться чем объяснялось подобное спокойствие — у солиситора Дорси имелись свои свидетели, готовые дать показания прямо противоположного содержания, а потому обвинитель не особенно беспокоился по поводу массового выступления доброжелателей Лео Франка. Самое главное заключалось в том, что защита решилась перейти к обсуждению личности Лео Франка и тем открыла «ящик Пандоры». А солиситор Дорси не нуждался в подсказках насчёт того, каких свидетелей ему надлежит из этого ящика извлечь.
Нельзя не признать — обвинитель успешно «смазал» всю работу защиты по формированию позитивного облика обвиняемого. Сторона обвинения выставила 10 человек, давших Лео Франку негативную характеристику, но этого количества оказалось достаточно, чтобы перечеркнуть впечатление от многих десятков свидетелей защиты, певших дифирамбы душевным качествам обвиняемого. Воистину, капля воды мутит бокал абсента!