Американский орёл

Сэм взглянул на Грёбке. Стройная фигура, голубые глаза, светлые волосы. Но в голове перед ним рисовалась иная картина. Эсэсовцы в лагере Бёрдика. Кадры кинохроники, где немецкие солдаты выжигали и вырезали перед собой всё на пути через Европу и Россию. Увиденные вчера фотографии с изображением расправы над невинными.

Сэм бросил пакет под ноги Грёбке, сквозь бумагу проступили разводы от кофе.

— Нихера вы не знаете.

* * *

В салоне «Паккарда» Сэма крепко пахло одеколоном Грёбке.

— Ваше наказание… как-то связано со сменой причёски? — спросил Грёбке.

— Нет, — ответил Сэм, обеими руками крепко держась за руль. Он едва не лишился рассудка, когда рукав чуть не сполз и не обнажилась татуировка.

— Ясно. А зачем тогда вы подстриглись?

— Не ваше дело. — Сэм притормозил, увидев впереди блокпост.

Дорогу перегораживал деревянный шлагбаум, рядом с которым стояли двое военных полицейских и портсмутский коп, которого Сэм опознал, как Стива Джозефса, одного из новеньких. Военные полицейские увидели пропуск на приборной панели, подняли шлагбаум и махнули машине проезжать. На улицах было почти пусто.

Спустя какое-то время Грёбке произнёс:

— Такая поездка, что и поговорить не о чем.

Голову Сэма заполнили воспоминания, связанные с изматывающим страхом в лагере, незнанием, выберется ли он оттуда когда-нибудь, увидит ли вновь Сару и Тоби.

— С такими, как вы, говорить не о чем. Гестапо. Тайная полиция. Палачи, убийцы.

Грёбке поскрёб гладко выбритый подбородок.

— О, да. Именно такими нас изображают в кино и в книгах. Однако же, в основном мы — копы, герр Миллер. Защищаем закон.

— Что вы знаете о копах?

— Это было много лет назад, — задумчиво ответил немец. — Работал копом в баварской деревне, принимал жалобы, расследовал кражи, работал на Kriminalpolizei. Именно этого мне и хотелось. Быть копом. Однако в 1936 настали перемены — все полицейские силы перешли под управление государства, к Гиммлеру, и Kriminalpolizei, то есть нас, включили в гестапо. Вот так у меня и было.

— Обычное дело. Но как вы себя ни называйте, вы всё равно — гестапо.

— Да, всё равно гестапо, — спокойно произнёс Грёбке. — Рассказы о пытках, убийствах — всё это лишь малая часть. Всё остальное — это полицейская работа. Вы понимаете? Мы просто копы, которые выполняют государственную работу. Именно этим я и занимаюсь. Именно этим и вы занимаетесь.

— Разумеется, — сказал Сэм и услышал горечь в собственном голосе. — А как же евреи? Их забивают десятками тысяч, клеймят, бросают в лагеря. Это тоже просто работа?

Ещё один блокпост, впереди две машины. Грёбке указал налево. Там находилась единственная в городе синагога, ныне огороженная и заколоченная, облепленная плакатами с президентом Лонгом.

— Ваших евреев… здесь больше нет, да? Они все в гетто в Нью-Йорке, в Майями, в Калифорнии. Ну и поговорим о смерти, Сэм. Кто в прошлом веке перебил краснокожих индейцев, отнял у них земли и загнал в резервации? Кто расстреливает рабочих автозаводов в Детройте, сборщиков фруктов в Орегоне, забастовщиков на Манхэттене, а? Ваши собственные руки, насколько они чисты, герр Миллер? Несколько дней назад, вы часом не участвовали в… очистке, это верное слово? Беженцев и нежелательных элементов? И не благодаря ли вам, все эти люди сейчас на пути в лагерь? Из-за вашей работы? Да?

Первая машина тронулась с места, за ней вторая. Когда Сэм подъехал к блокпосту, Грёбке продолжил:

— Я не сужу вас за ваши деяния. Я могу осуждать ваше правительство, но не вас. Мы с вами похожи. Наши страны. Наши империи покоятся на горбах наших народов. У нас свои судьбы. Даже символика у нас одинаковая. Орлы, да? А наш Фюрер, он настолько восхищается вашей промышленностью, что даже его личный поезд называется «Америка». Американский орёл, для обеих стран, так похоже.

Сэм продолжал молчать.

— Итак, наши страны столь же похожи, как мы с вами. Так, что проявите немного уважения, ja?

Военный полицейский махнул рукой, и Сэм рванул с места столь резво, что едва не проехал ему по ногам.

* * *

Когда Сэм и Грёбке шли по направлению к отелю «Рокинхэм», немец закурил сигарету при помощи позолоченной зажигалки и произнёс:

— Обожаю ваш табак, знаете ли. Вы и представить не можете, что приходится курить дома — уличные самокрутки, всякий левак из Франции и Турции. Хорошо, что наши страны подружились, да?

— На последнее не рассчитывайте, — сказал Сэм. — Лонгу доверять нельзя. Также, мы помним, как Гитлер обошёлся со Сталиным. Мирное соглашение в 39-м, вторжение в 41-м.

— Значит, считаете, что нет чести среди воров, да?

— Всё говорит именно об этом.

Поднявшись по гранитным ступеням отеля, и показав военным полицейским полицейское удостоверение, Сэм задумался над словами Грёбке.

Он им нужен.

ФБР и гестапо.

И департаменту полиции Портсмута. Его собственный босс в парадной форме полковника Национальной гвардии приехал — или был прислан? — чтобы забрать Сэма из Бёрдика.

Зачем? Для чего он им понадобился?

По пути в переполненное людьми фойе гостиницы Грёбке убрал удостоверение.

— Вот, как, значит? Бумаги и записи, вот с чем нам придётся работать, — заметил он.

Бумаги.