– Я тоже буду кофе без кодеина, – отсутствующе произношу я, потом спохватываюсь: – То есть… без
Я с тревогой смотрю на Джин, но она лишь бессмысленно улыбается мне. На столе между нами лежит «Sunday Times». Мы обсуждаем планы на вечер, – возможно, мы поужинаем вместе. Мимо проходит человек, похожий на Тейлора Престона, машет мне. Я опускаю свои темные очки Ray-Ban, машу в ответ. Проезжает велосипедист. Я прошу у официанта воды. Но появляется официант с блюдом, на котором два шарика шербета, листья кориандра с лимоном и водка с лаймом, – я не слышал, чтобы Джин это заказывала.
– Хочешь кусочек? – спрашивает она.
– Я на диете, – отвечаю я. – Но спасибо.
– Тебе не надо сбрасывать вес, – искренне удивляется она. – Ты шутишь, да? Ты отлично выглядишь. Очень спортивно.
– Всегда есть куда худеть, – бормочу я, глядя на поток машин, чем-то раздраженный – чем? Не знаю. – Так лучше… выглядишь.
– Ну тогда, может, нам не стоит ужинать, – озабоченно произносит она. – Я не хочу ломать твою… силу воли.
– Да нет. Все в порядке, – говорю я. – Я все равно… плохо себя контролирую.
– Патрик, серьезно. Я сделаю, что ты хочешь, – продолжает она. – Если ты не хочешь идти ужинать, мы не пойдем. Я хочу сказать…
– Все нормально, – подчеркиваю я. Что-то сбивается. – Не стоит ластиться к нему… – Я медлю, перед тем как поправиться: – То есть… ко мне. Хорошо?
– Я просто хочу знать, чего ты хочешь, – говорит она.
– Жить счастливо до конца дней своих, да? – язвительно говорю я. – Вот чего я хочу.
Я примерно полминуты не свожу с нее глаз, потом отворачиваюсь. Это успокаивает ее. Немного погодя она заказывает пиво. На улице жарко.
– Ну ладно, улыбнись, – подстрекает она позже. – У тебя нет оснований для грусти.
– Я знаю, – вздыхаю я, смягчаясь. – Но… улыбаться сложно. В наше время. По крайней мере мне. Я к этому не привык, должно быть. Не знаю.
– Вот… почему люди нуждаются друг в друге, – ласково говорит она, пытаясь встретиться со мной глазами и отправляя в рот ложечку недешевого шербета.
– Некоторые нет. – Я неловко откашливаюсь. – Ну да, люди компенсируют… Они подстраиваются… – После долгой паузы. – Люди привыкают ко всему, да? – спрашиваю я. – Привычки меняют людей.
Еще одна долгая пауза. Смутившись, она выдает:
– Не знаю. Наверное… но человек все равно должен делать так… чтобы хорошего в этом мире… было больше… чем плохого… – Потом добавляет: – Так ведь?
У нее озадаченный вид, словно ей самой странно, что эта фраза прозвучала из ее уст. Рев музыки из проезжающего мимо такси, снова Мадонна:
– Иногда все дело в том, в чем ты пришел в офис.
Джин что-то говорит, я прошу ее повторить.
– Разве тебе никогда не хотелось сделать кого-нибудь счастливым? – спрашивает она.
– Что? – переспрашиваю я, пытаясь сосредоточиться на ней. – Что, Джин?
Она робко повторяет:
– Разве тебе не хотелось сделать кого-нибудь счастливым?
Я смотрю на нее, меня окатывает холодная волна испуга, что-то гасит. Я вновь откашливаюсь и, стараясь придать словам величайшую значительность, говорю ей:
– Я недавно был в «Сахарном рифе»… этом карибском ресторане в Нижнем Ист-Сайде… ты знаешь его…
– С кем ты был? – прерывает она.
С Жанетт.
– С Айвэном Макглином.
– А-а, – кивает она с тихим облегчением, веря мне.
– Так или иначе… – Вздохнув, я продолжаю: – В мужском туалете я увидел одного парня… стопроцентно с Уолл-стрит… в однопуговичном костюме от… Luciano Soprani… из вискозы, шерсти и нейлона… в хлопчатобумажной сорочке… от… Gifrnan Brothers… в шелковом галстуке от Ermenegildo Zegna, и, знаешь, я узнал парня, это брокер по имени Элд-ридж… я встречал его у «Гарри», в «Дуплексе», в «Алекс уезжает в лагерь»… везде, но… я зашел после него… и увидел… как он пишет что-то на стене… над писсуаром. – Я замолкаю, отпиваю ее пиво. – Когда он увидел, что я вошел… он перестал писать… убрал ручку Mont Blanc… застегнул штаны… сказал мне: «Привет, Хендерсон»… посмотрелся в зеркало, кашлянул… как будто он нервничал или… что-то в этом роде… и вышел. – Я снова замолкаю, делаю еще один глоток. – В общем… я подошел к писсуару… и прочел… что он написал.
Вздрагивая, я вытираю лоб салфеткой.
– И что это было? – осторожно интересуется Джин.
Я закрываю глаза, три слова срываются с моих губ:
– Смерть… Всем… Яппи.
Она ничего не произносит.
Чтобы нарушить это неуютное молчание, я выдаю все, что мне приходит в голову:
– Ты знала, что первую собаку Теда Банди – это была колли – звали Лесси? – Пауза. – Слышала об этом?
Джин смотрит на свое блюдо, словно оно смущает ее, потом переводит взгляд на меня:
– А кто такой… Тед Банди?
– Ладно, не будем об этом, – вздыхаю я.
– Послушай, Патрик. Нам надо поговорить, – произносит она. – Или, по крайней мере, мне с тобой надо поговорить.